Она улыбнулась.
— Досс…
Я не мог смотреть. Эбби снова меня потеребила.
— Жизнь — это череда встреч и расставаний. Нам пора расстаться. Но не навсегда. Ну же, скажи.
— Обещаю, — произнес я.
Она снова втянула воздух, и из ноздрей у нее пошла кровь. Эбби указала на океан:
— Я буду там. Буду ждать. Похорони меня… где кончается река.
Она взяла мою руку, приложила указательный палец к своему виску — и ее не стало.
Пепел плыл по воде. Его было не много. Он тянулся по поверхности, от волны к волне. Течение подхватило частицы и вытянуло в длинную ленту. В сотне метров впереди мелькнул плавник. Дельфин плыл сквозь пепел. За ним — еще один. И еще… Четыре дельфина неторопливо рассекали воду, и пепел налипал на их тела. Я прошептал:
— Эбби… жди меня. Жди там, где кончается река. Она скрылась из виду, и я вышел на берег.
Я стоял и наблюдал, как по моей ступне ползет краб. Потом я пересек Седар-Пойнт, миновал болото и вышел на дорогу. Ко мне приблизился незнакомец. Длинноволосый, с козьей бородкой и блокнотом в руках. За ним по пятам шагал второй, с камерой на плече.
Первый спросил:
— Вы тот художник? Который путешествовал по реке… с Эбби?
Я кивнул. Он скрестил руки на груди и встал передо мной.
— Прошел почти год, если я не ошибаюсь?
Он явился сюда за новостями.
— Да.
— Почему вы вернулись?
— Нужно было кое-что сделать…
Журналист кивнул, будто знал.
— Продолжаете вычеркивать номера из списка?
Я уставился на него.
— Вроде того.
Он шагнул в сторону, открывая оператору обзор.
— Говорят, вы купили этот участок. Это правда?
Я посмотрел на реку и кивнул.
— И как он называется?
Я покачал головой, вспомнив слова Эбби. «Я не рассказала им всего».
— Тогда скажите вот что… Вы бы повторили свой поступок?
Я много об этом размышлял. Иногда, в минуты слабости, я сомневался. Я кивнул:
— Не задумываясь.
Он что-то нацарапал в блокноте.
— Весь год вы хранили молчание. Говорят, большую часть времени вы проводите в студии, за работой. Это так?
Я кивнул.
Он пожал плечами и загородил мне дорогу.
— А… зачем? По какой причине?
— Сделайте глубокий вдох.
Он посмотрел на оператора, пожал плечами, потом неуверенно улыбнулся.
— Что?
— Вдохните.
Он подчинился.
— И задержите дыхание.
Он проговорил сквозь зубы, как человек, который глубоко затянулся сигаретой:
— Надолго?
— Сколько сможете.
Журналист посмотрел в камеру и пожал плечами. Прошла минута. Лицо у него покраснело. Еще десять секунд, и оно обрело свекольный оттенок. Наконец он выдохнул, взглянул на меня и поднес микрофон к моему лицу.
— Вот зачем, — ответил я.
Я зашагал к самолету. Ветер вздымал пыль, и она забивалась мне в нос.
Боб стоял, прислонившись к крылу, и наблюдал за тем, как трава под ветром становится то зеленой, то бурой.
Он шепотом спросил:
— Не собираешься жениться?
Передо мной стоял не пилот, не вор и не прелюбодей, но священник. Это был искренний вопрос.
Я покачал головой и покрутил на пальце обручальное кольцо.
Вдалеке зазвонил колокол. Будто заслышав сигнал, десятки чаек и пеликанов вылетели из болота и стаей направились в гавань: видимо, там разгружалась рыбачья лодка. Колокол продолжал звонить.
Боб облокотился о крыло.
— Что теперь?
Несколько месяцев назад я начал носить в бумажнике копию листка с пожеланиями Эбби. Я вытащил листок, развернул его и перечитал список.
— Все просто. Буду рисовать, пока талант позволяет… а Эбби будет меня навещать.
— Тебе нелегко.
Я убрал листок в бумажник.
— Да — Я сделал глубокий вдох. — Очень нелегко. И слава Богу.
Когда я проснулся, вода поднялась, и подводные течения, с которыми невозможно бороться, тянули меня во все стороны. Река затопила берега, разлилась и угрожала затопить мой остров.
Но время действительно лечит. Не так, как нам кажется, не так, как это сделали бы люди. Исцеление начинается с потайного места, которого мы не видим. Вода поднимается снизу и заливает все вокруг. Я вдруг перестал плакать, огляделся и обнаружил, что боль стала стержнем, который не позволяет моей душе рассыпаться. Я стоял на берегу, смотрел на огромную пустоту в своей душе и думал: рискну ли я плыть? Я вошел в воду, покинул собственную черную дыру и понял, что река не одна, что их множество. Каждый поворот, каждая излучина ведет к чему-то прекрасному, целостному, достойному воспоминания. Почему? Как? Не знаю. Я знаю лишь, что Эбби сдержала слово. Она ждала меня. Там, на Чертовом Локте, моя душа стала единым целым.
Сменяются приливы, река течет, а боль неотделима от любви.
Боб указал на реку.
— Когда я вышел из тюрьмы, то хотел спрятаться. Там, где нет прошлого. Потом я встретил Гуса, и он стал моим другом. В отличие от остальных он не восстанавливал меня против меня же самого. Я спросил почему, и Гус сказал одну вещь, которую я никогда не забуду. Стоя у реки, он показал на воду: «Когда вода достигает океана, солнце превращает ее в облака, а когда они переполняются — дует ветер и толкает их обратно к суше, где они проливаются дождем».
— И что это значит?
— Что река никогда не кончается.
Мы сели в самолет, Боб завел мотор, и машина оторвалась от земли. Мой друг, лишенный сана речной священник, запел во всю глотку. Отчаянно фальшивя, он провел самолет сквозь облака. Я слушал эту прекрасную песню и смеялся в душе. Мы сделали круг над городом и полетели вдоль реки — мимо Пойнт- Питер, мимо острова Камберленд и развалин Данджнесса, а потом — над волнами, которые разбивались о берег. Начинался прилив.
Когда я в последний раз посмотрел вниз, Эбби по-прежнему играла с дельфинами.
