от моего приемного отца, в полной праздности. Обо мне позаботятся — даже не имей я ничего, жители Эмберли не допустят, чтобы их состарившиеся летатели жили как нищие. — Она встала из-за стола и принялась ходить взад-вперед. — Эван, если я не сумею заполнить свою жизнь чем-то полезным, я сойду с ума от воспоминаний. Стать матерью я уже не смогу — в юности я решила не иметь детей, а теперь мое время прошло. Я не умею водить корабли, петь или строить. Сады, которые я пыталась разводить, всегда погибали, шью я из рук вон плохо, а если бы мне довелось целыми днями торговать в тесной лавчонке, я бы запила.
— Вижу, ты перебрала все варианты, — сказал Эван с легкой усмешкой.
— Да, — ответила Марис серьезно. — Не знаю, есть ли у меня способности к врачеванию, но я готова приложить все усилия, а моя память — профессиональная память летателя — не даст мне перепутать ядовитые травы с целебными. Я могу помогать тебе готовить сборы растений, а также ухаживать за больными. Два раза я принимала роды, и буду делать все, что ты скажешь, когда тебе понадобится вторая пара рук.
— Я очень долго работал один, Марис. Неуклюжесть и невежество мне ни к чему.
— Или мнения, не совпадающие с твоими! — Марис улыбнулась.
Он засмеялся.
— Да. Думаю, обучить тебя мне удастся, и от помощи я не откажусь, но твое «я буду делать все, что ты скажешь» не внушает мне доверия. Для тебя поздновато быть смиренной рабыней.
Марис смотрела на него, пытаясь скрыть охвативший ее ужас. Если он откажет, что же ей делать? Она готова умолять его позволить ей остаться.
Видимо, о чем-то догадавшись по ее лицу, Эван схватил ее за руку и крепко сжал.
— Попробуем, — сказал он. — Если ты готова учиться, то уж я-то учить готов. И мне пора передать свои знания кому-то, чтобы они не пропали втуне, если меня укусит синий клещ или свалит лихорадка лгуна.
Марис улыбнулась — словно гора с плеч свалилась.
— Так когда мы начнем?
Эван задумался.
— В лесу есть несколько деревушек и сторожек, которые я не посещал уже полгода. Мы обойдем их недели за две, и ты лучше узнаешь, чем я занимаюсь, а потом решим, насколько это тебе по вкусу. — Он отпустил ее руку, встал и направился в кладовую. — Помоги-ка мне собрать все необходимое.
Обходя с Эваном лесные селения, Марис узнала много нового — по большей части не слишком приятного.
Это был нелегкий труд. Эван, бесконечно терпеливый целитель, оказался придирчивым наставником. Но Марис это радовало. Ей требовалось работать до изнеможения, напрягать силы до предела. У нее не оставалось времени думать о собственном несчастье, и каждую ночь она спала как убитая.
Да, Марис нравилось быть нужной, и она с радостью выполняла все поручения Эвана, но эта новая жизнь требовала от нее большого самопожертвования. Утешать незнакомых людей нелегко, но еще труднее, когда чувствуешь, что все бесполезно. Марис преследовали кошмары после того, как ребенок одной женщины умер. Разумеется, о смерти матери сказал Эван, но скорбь и гнев она выплеснула на Марис — отказывалась верить, молила о чуде, которого никто не мог совершить. Марис поражало, что долгие годы Эван стойко исполнял свои обязанности и не сломался под тяжестью страданий, страха и горя, которые шли с ним все время рука об руку. Она пыталась подражать его спокойствию, его ласковой твердости, напоминая себе, что он считает ее сильной.
Марис сомневалась, что со временем обретет навыки и внутреннюю уверенность. Порой казалось, что Эван инстинктивно знает, как следует поступить. «Точно так же некоторые „деревянные крылья“ овладевают пространством, — думала Марис, — будто родились летателями, а другие набивают шишку за шишкой, потому что лишены способности чувствовать ветер». Одно лишь прикосновение Эвана облегчало боль, но у Марис этого дара не было.
Когда на девятнадцатый день их странствований начали сгущаться сумерки, Эван не остановился на ночлег а, наоборот, ускорил шаги. Даже Марис, которой все деревья казались одинаковыми, узнала эту часть леса. Вскоре за стволами показался дом Эвана.
Внезапно он схватил ее за руку и замер на месте. Окно в доме светилось, над трубой вился дымок.
— Какой-нибудь друг? — спросила она. — Может, кому-то нужна твоя помощь?
— Может быть, — негромко ответил Эван. — Но есть и другие… бездомные, люди, которых изгнали из деревень за преступление или безумие. Они нападают на путников, или забираются в пустой дом и ждут…
Они неслышно подошли к дому, и Эван заглянул в освещенное окно.
— Мужчина и ребенок, — шепнул он. — Видимо, опасаться нечего.
Окно было высоко над землей, и Марис сумела заглянуть в него, только ухватившись за плечо Эвана и встав на цыпочки.
На табурете возле окна сидел широкоплечий румяный бородач. У его ног пристроился ребенок, глядя на него снизу вверх. Мужчина слегка повернул голову, свет пламени скользнул по его темным волосам и осветил лицо.
— Колль! — радостно воскликнула Марис, пошатнулась и чуть не упала, но Эван успел ее поддержать.
— Твой брат?
— Да!
Она бросилась за угол к крыльцу, но едва протянула руку к щеколде, как дверь открылась и Колль сжал сестру в крепких объятиях.
Марис всегда поражалась могучему телосложению названного брата, когда виделась с ним. Правда случалось это раз в несколько лет, и вспоминался он ей всегда маленьким, худеньким, неловким, обретавшим уверенность, только когда отдавался песне, аккомпанируя себе на гитаре.
Сейчас он вырос, раздался в плечах и налился силой за годы странствований, что служил матросом на кораблях, куда нанимался, чтобы переезжать с острова на остров, и брался за любую работу, если слушатели по бедности не могли платить ему за песни. Его волосы, когда-то золотисто-рыжие, теперь потемнели, и рыжина сохранилась лишь в бороде да вспыхивала в волосах, когда их освещал огонь.
— Ты Эван, целитель? — спросил Колль, поворачиваясь к Эвану и все еще обнимая Марис одной рукой. Когда Эван кивнул, он продолжил: — Извини, что я вошел в твой дом без приглашения, но в Порт- Тайосе мне сказали, что Марис живет у тебя. Мы ждем вас уже четыре дня. Чтобы войти, мне пришлось сломать ставню, но я починил ее — думаю, ты убедишься, что она стала даже лучше. — Он взглянул на Марис и снова крепко прижал ее к себе. — Я боялся, что ты уже улетела.
Марис напряглась, заметила, что Эван огорченно нахмурился, и слегка покачала головой.
— Поговорим после, — сказала она. — А теперь пойдем к огню — я просто с ног валюсь от усталости. Эван, ты не заваришь своего чудесного чая?
— Я принес киву, — быстро сказал Колль. — Три бутылки, которые выменял на песню. Подогреть одну?
— Отлично! — отозвалась Марис и пошла к шкафчику, где хранились тяжелые глиняные кружки, но остановилась, заметив в углу детскую фигурку.
— Бари? — с удивлением спросила Марис.
Девочка подошла к ней, застенчиво опустив голову и поглядывая исподлобья.
— Бари! — повторила она ласково. — Я твоя тетя Марис! — Она нагнулась, нежно обняла девочку, а потом отстранилась, чтобы лучше ее рассмотреть. — Ты меня, конечно, не помнишь. Когда я видела тебя в последний раз, ты была не больше птички-землекопа.
— Мой отец поет о тебе, — сказала Бари звонким как колокольчик голосом.
— И ты тоже поешь? — спросила Марис.
Бари неловко пожала плечами и уставилась в пол.
— Иногда, — пробормотала она смущенно.
