Бари была худенькой, тоненькой девочкой лет восьми с пушистыми, коротко подстриженными каштановыми волосами, прилегающими к ее голове, точно шапочка, и обрамлявшими лицо сердечком с большими серыми глазами. На ней была стянутая поясом шерстяная туника поверх кожаных брюк — точь- в-точь как у ее отца. С шейки свисал кожаный шнурок с куском золотисто-прозрачной окаменевшей смолы.
— Принеси-ка к огню подушки и одеяла, чтобы мы все могли устроиться поудобнее, — попросила Марис. — Они вон в том шкафу, в углу.
Сама она достала кружки и вернулась к очагу. Колль усадил ее рядом с собой.
— Так радостно смотреть на тебя, совсем здоровую! — сказал он звучным ласковым голосом. — Когда я узнал, что случилось, то очень испугался, как бы ты не осталась искалеченной подобно нашему отцу. Весь долгий путь сюда с Повита я надеялся услышать обнадеживающие новости о тебе, по напрасно. Говорили только, что падение было ужасным, что ты сломала обе ноги и руку. Но теперь я сам вижу, что ты совсем прежняя, и это лучше самой прекрасной новости. Скоро ли ты полетишь обратно на Эмберли?
Марис посмотрела в глаза человека, которого, хотя их и не связывало кровное родство, она более сорока лет любила как брата.
— Я не вернусь на Эмберли, Колль, — сказала она ровным голосом. — Мои переломы срослись, но этого оказалось недостаточно. Я ударилась головой… Что-то произошло с координацией движений. Я больше не могу летать.
Он посмотрел на нее, качая головой.
— Нет, Марис, нет… — Радость пропала в его голосе.
— Говорить об этом бессмысленно, — добавила она. — Я должна смириться.
— Но нет ли средства…
К большому облегчению Марис, Эван перебил его:
— Нет. Мы сделали все возможное — Марис и я. Травмы головы — великая тайна. Мы даже не знаем толком, что произошло, и я бьюсь об заклад, что в Гавани Ветров нет целителя, способного излечить ее.
Колль ошеломленно кивнул.
— Я вовсе не сомневаюсь в твоих познаниях… Просто не могу представить, чтобы Марис — и не летала!
Марис знала, что удручен он искренне, но его боль и недоумение терзали ее, бередили еще не зажившие раны.
— Тебе и не надо представлять, — сказала она жестко. — Теперь я живу вот так. И пусть все видят! А мои крылья уже доставлены на Эмберли.
Колль промолчал. Марис отпугивало страдальческое выражение его лица; она уставилась на огонь, не нарушая молчания. Эван откупорил каменную бутылку и разлил дымящуюся киву по кружкам.
— Можно, я попробую? — Бари лукаво заглянула в лицо отца. Колль улыбнулся и, поддразнивая ее, отрицательно мотнул головой.
Наблюдая за отцом с дочерью, Марис почувствовала, как спадает напряжение, и встретила взгляд Эвана, который протягивал ей кружку с горячим пряным вином. Она улыбнулась и снова обернулась к Коллю, собираясь с ним заговорить.
Однако на глаза ей попалась гитара, которая, как всегда, лежала подле него, и воспоминания нахлынули на нее. Марис почудилось, что с ними сейчас сидит Баррион, умерший столько лет назад. Ведь это была его гитара, которую он вверил Коллю, заменившему ему, бездетному, сына. Марис погладила гладкое дерево, потемневшее от времени и многих слоев лака.
— Спой нам, Колль, — попросила она. — Спой что-нибудь новое.
Она не успела договорить, как он уже поднял гитару. Зазвучали первые мягкие аккорды.
— Я назвал ее «Жалоба певца», — сказал он с горькой усмешкой и начал песню печальную и ироничную, о певце, от которого ушла жена, потому что он слишком любил свою музыку. Марис подозревала, что он поет о собственной жизни, хотя никогда не спрашивала, почему распался его брак, и слишком редко виделась с ним в те дни, чтобы разобраться самой.
Вновь и вновь звучал припев:
Певец не должен в брак вступать, Жениться, нет, не должен он.
Ложится с песней он в кровать, Он только в музыку влюблен.
Потом он спел о бурной любви гордого Правителя и еще более гордой однокрылой. Одно из имен Марис знала, по истории этой никогда не слышала.
— Это все правда? — спросила она, когда Колль умолк.
— Помнится, этот же вопрос ты задавала Барриону! — Он засмеялся. — И я отвечу тебе, как он: не могу открыть, где и когда это случилось, да и случилось ли, но тем не менее в этой истории все правда!
— А теперь спой мою песню! — попросила Бари.
Колль чмокнул дочку в нос и запел очень мелодичную фантазию о маленькой девочке по имени Бари, которая подружилась со сциллой, и та помогла ей добыть сокровище из подводной пещеры.
Потом он спел и старые песни: балладу про Арона и Джени, песню о летателях-призраках, о безумном Правителе Кеннехата и собственную песню о «Деревянных Крыльях».
А еще позже, когда они уложили Бари спать, а сами распили третью бутылку кивы, между ними завязался доверительный разговор. Марис сумела довольно спокойно объяснить Коллю свое решение остаться с Эваном.
Колль уже справился с потрясением, и у него хватило деликатности не сочувствовать ей открыто, но он дал понять, что ее выбор ставит его в туник.
— Но для чего оставаться здесь, на Востоке, вдалеке от своих друзей? — И с пьяной учтивостью добавил: — Я не хочу обидеть тебя, Эван.
— Где бы я ни поселилась, — вздохнула Марис, — я все равно окажусь вдалеке от кого-нибудь. Ты же знаешь, что мои друзья живут не близко друг от друга. — Она отхлебнула горячий хмельной напиток, чувствуя себя словно непричастной к происходящему.
— Вернись со мной на Эмберли! — настойчиво сказал Колль. — Будешь жить в доме, где мы выросли. Наверно, надо дождаться весны, когда море станет поспокойнее, но плавание до Эмберли вовсе не тяжелое, поверь.
— Оставь дом себе, — ответила Марис. — Или продай, если хочешь. Я туда не вернусь: слишком много воспоминаний. Здесь, на Тайосе, я могу начать новую жизнь. Нелегкую. Но Эван мне поможет. — Она взяла Эвана за руку. — Так здорово чувствовать себя нужной!
— Врачуя? — Колль покачал головой. — Странно: ты — и вдруг целительница! — Он посмотрел на Эвана. — У нее что-нибудь получается?
Эван сжал руку Марис и начал ее поглаживать.
— Марис быстро учится, — ответил он после некоторого раздумья. — Она стремится помогать и не гнушается скучной или трудной работы. Пока я еще не знаю, есть ли у нее дар врачевания, сумеет ли она стать настоящей целительницей, но скажу откровенно: я рад, что она живет здесь, и надеюсь, ей никогда не захочется оставить меня.
Марис залилась румянцем и склонилась над кружкой. Его последние слова смутили ее, но в то же время были приятны. Они с Эваном не вели любовных разговоров, не обменивались страстными клятвами или безумными обещаниями и комплиментами. И, хотя Марис гнала от себя эту мысль, в глубине души ее грызло опасение, что она не предоставила Эвану никакого выбора и вторглась в его жизнь, прежде чем он успел что-либо предпринять. Но сейчас в его голосе звучала любовь.
Наступило неловкое молчание. Марис попыталась сменить тему разговора и обратилась к Коллю:
— С каких пор Бари странствует с тобой?
— Вот уже полгода, — ответил Колль. Он поставил на пол пустую кружку, взял гитару и начал легонько перебирать струны. — Ее отчим очень грубый человек. Однажды он избил Бари. Ее мать не смеет ему перечить, но позволила мне забрать девочку. Она сказала, что, возможно, Бари его раздражает, так как он хочет иметь своего ребенка.
— Ну а сама Бари?
— По-моему, ей нравится путешествовать со мной. Она послушная, спокойная девочка. Конечно, она
