печальная?
— Если бы этим призраком могла быть я! — вздохнула Марис.
Два дня спустя к ним в дверь постучала запыхавшаяся девочка из семьи, обязанной Эвану, и у Марис сжалось сердце: неужели за ней уже послали стражников! Однако девочка просто пришла поделиться новостями — Эван попросил ее родителей передавать ему все слухи из Порт-Тайоса.
— К нам приходил торговец, — затараторила девочка, — и говорил про летателей.
— А что он говорил? — нетерпеливо спросила Марис.
— Ему сказал старик Муллиш в харчевне, что Правитель насмерть перепуган. Их трое, сказал он. Три черных летателя кружат и кружат в небе.
— Она привстала на цыпочки и закружилась, раскинув ручонки. Марис поглядела на Эвана и улыбнулась.
— Теперь их семь, — сообщил дюжий толстяк, который ввалился к ним как-то под вечер. Это оказался одетый в лохмотья, избитый и окровавленный стражник, ударившийся в бега.
— Меня посылали на Трейн, — объяснил он. — Провалиться мне на этом месте, если я туда поплыву! — Говоря, он захлебывался кашлем, иногда с кровью.
— Семь?
— Плохое число, — пробормотал он. — И все в черном. Плохой цвет. Ничего хорошего они нам не сулят… — И он раскашлялся так, что уже не мог говорить.
— Полегче, полегче, — предупредил Эван, давая ему вино с травами и с помощью Марис укладывая в постель.
Но толстяк не угомонился. Едва кашель отпустил его, как он снова заговорил.
— Будь я Правителем, то приказал бы лучникам сбить их, когда они пролетят над крепостью, честное слово. Люди толкуют, что стрелы пройдут сквозь них, но это вранье. Они из плоти и крови, как я сам. — Он похлопал себя по внушительному брюху. — Разлетались! Только несчастье на нас всех накликают. Погода испортилась, рыба не ловится, а в Порт-Тайосе, говорят, сплошной мор у тех, на кого упадет тень их крыльев. А уж на Трейне и вовсе что-нибудь страшное приключится. Уж я-то знаю. Потому и сбежал. Это с семью-то черными летателями в небе! Нашли дурака! Тут хорошего не жди!
Себе толстяк напророчил верно, подумала Марис, когда на следующее утро принесла ему завтрак. Огромная туша уже остыла и окостенела. Эван похоронил беглеца в лесу рядом с другими путниками, которым его искусство не помогло.
— Тенья ходила в Порт-Тайос продавать свои вышивки, — доложил мальчик, которому Эван помог появиться на свет. — Она рассказывала в Тосси, что черных летателей теперь уже больше десяти. И все кружат от порта до крепости. И с каждым днем добавляются новые.
— Двадцать летателей, все в черном, безмолвные, мрачные, — сообщила девушка-певец, золотоволосая, синеглазая, с приятным голосом и мягкими манерами. — Какую чудесную песню можно сложить о них! Я уже обдумывала бы ее, если бы знала заранее, чем все это закончится.
— Но почему они тут, как ты считаешь? — спросил Эван.
— Из-за Тайи, конечно! — ответила девушка, словно недоумевая, что кто-то может этого не знать. — Она солгала, чтобы предотвратить войну, а Правитель убил ее за это. Вот они и облачились в траур, хоть об заклад побьюсь. Да и многие ее оплакивают.
— Ах, да, — сказал Эван. — Тайя! Ее судьба тоже достойна песни. Ты об этом не думала?
Девушка засмеялась.
— Так песня уже сложена! — сообщила она. — Я ее слышала в Порт-Тайосе. А теперь спою вам.
Марис встретилась с Катинном из Ломаррона на заброшенном поле, где тонкие зеленые разбойнички и уродливые земляные драконы совсем заглушили пшеничку-самосевку. Великан в ожерелье из зубов сциллы изящно опустился на землю, весь в черном под серебряными крыльями.
Она проводила его в хижину и дала напиться.
— Ну?
Он вытер рот и ухмыльнулся.
— Я летел очень высоко и видел под собой весь город. Сорок крыльев уже, не меньше. Правитель, наверно, места себе не находит. И все больше летателей узнают, что происходит. Отовсюду с Востока сюда собираются однокрылые, а Вэл сам доставил весть на Запад, так что скоро к нам присоединятся летатели и оттуда. Да и теперь нас уже так много, что можно и поесть и соснуть незаметно. Не завидую бедняжке Алейн, которая начала все в одиночку. Конечно, вынослива она на редкость. Я ни разу не видел ее усталой. Сейчас она тайно отдыхает на Тринеле, но скоро опять вернется сюда. А я так прямо отсюда поднимусь в небо.
— А как песня Колля? — спросила Марис.
— Ее поют на Ломарроне и на Южном Аррене, и на Гнезде Коршуна. Я сам ее слышал несколько раз. Она достигла Южного Архипелага и Внешних Островов, а на Западе — твоего Эмберли и Кульхолла, и Повита. Говорят, ее подхватили певцы в Штормтауне.
— Чудесно, — сказала Марис. — Чудесно.
— Правитель послал Джема расспросить черных летателей, — сообщил друг Эвана, повторяя то, что услышал в Тосси. — Говорят, он их узнал и окликал по именам, но они ему не отвечали. Ты бы пошел в город, Эван, посмотрел на них. Когда еще ты увидишь в небе столько летателей сразу!
— Правитель приказал летателям очистить его небо, но они не послушались. Да и с какой стати? Певцы правы: небо принадлежит летателям!
— Я слышал, с Трейна прибыла летатель с посланием от тамошнего Правителя, но когда наш Правитель принял ее в парадном зале, то побелел от страха: она была в черном с головы до ног. Пока она излагала суть послания, он весь дрожал, но потом задержал ее и спросил, почему она в трауре. «Я поднимусь в небо, — ответила та спокойно, — и буду оплакивать Тайю». И сделала так, как сказала.
— Говорят, все певцы в Порт-Тайосе ходят в черном, да и некоторые горожане тоже. На улицах полно торговцев, продающих черные ткани, а красильщики трудятся с утра до ночи.
— Джем присоединился к черным летателям.
— Правитель приказал стражникам вернуться с Трейна. Опасается, как бы черные летатели чего не натворили. Я слышал, он решил окружить себя охраной из самых метких лучников. В крепости полно стражников — яблоку негде упасть. Говорят, Правитель носа наружу не высовывает: боится, что на него упадет тень их крыльев, когда они проносятся вверху.
Прилетела С'Релла с замечательной новостью: меньше чем через сутки надо ждать Дорреля. Марис с утра ушла на обрыв. Ждать дома у нее не хватало терпения, и вот она увидела, как с моря планирует к лесу черная фигура. Она побежала по тропе со всех ног, чтобы успеть его встретить.
День выдался жаркий и безветренный — малоподходящая погода для полетов. Пробираясь через высокий бурьян, который почти заслонил хижину, Марис отмахивалась от назойливых насекомых. Когда она толкнула тяжелую деревянную дверь, косо висевшую на петлях, сердце у нее разрывалось от волнения.
Она замирала — после яркого солнечного света глаза ничего не различали в темной комнатушке, — и тут она ощутила ладонь у себя на плече и услышала, как знакомый голос произносит ее имя.
— Ты… ты прилетел, — сказала Марис и вдруг задохнулась. — Доррель!
— Неужели ты думала, что я могу не прилететь?
Глаза привыкли к темноте, и она увидела знакомую улыбку, облик, живший в ее памяти.
