— Оно не могло обернуться скверно, — сказал Полковник. — Где Она?
— Ее забрали, — пролепетал Фескет. — Случилась беда. Что теперь будем делать?
Полковник положил руки ему на плечи и ледяным, невероятно звонким голосом сказал:
— Вы не могли Ее потерять, Фескет. Если вы Ее потеряли, клянусь, что я вас убью.
— Вы не поняли, — ответил лейтенант. — Я тут ни при чем.
Видимо, кто-то уже давно все готовил, говорил ему Фескет, так как все действовали четко и неожиданно. Капитан приказал выгружать багаж прежде, чем начали сходить с судна пассажиры. Первыми вынесли из трюма два деревянных сундука и ящик с радиоаппаратурой. Кто и как забрал ящик, неизвестно. И служащие «Кап Фрио» могут помочь ему, Фескету, только после окончания бюрократических процедур выгрузки.
— Надо набраться терпения, — сказал Фескет, — и подождать капитана.
Полковник погрузился в оцепенение, предвещавшее жесточайшие бури. Он смотрел на спускающуюся по трапу немощную череду стариков, на парящих чаек, на рыжие краски послеполуденного часа и время от времени усталым голосом, устремлявшимся не вовне, а внутрь его тела, повторял:
— Он Ее потерял. Он Ее потерял. Я его убью.
Это была глупейшая сценка, одна из тех, которые действительность обычно не допускает: Полковник опирался всем своим грузным телом на столб пристани, а Фескет, стоя неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на него с фальшивым сочувствием.
Наконец к ним подошел капитан и попросил пройти с ним в контору. На ступеньках лестницы он с досадой повторял:
— Радиоаппаратура, радиоаппаратура. Ее всегда похищает мафия.
Они вошли в ангар из металлических конструкций и стекла, где пахло сушеной рыбой. Капитан повел их между стойками, на которых лежали пачки накладных на груз с прибывающих пароходов. Там было кошмарное количество бумажек, испещренных мелким каллиграфическим почерком немцев. Они долго искали, пока не наткнулись на таможенные документы, касающиеся «Кап Фрио», и еще дольше искали доверенность, предъявленную обманщиком: «Герберт Штрассер, по поручению Карла Моори Кёнига».
— Моори Кёниг — это я, — сказал Полковник, — но я не знаю никакого Штрассера.
Однако это имя покзалось ему знакомым. Да, он где-то слышал его недавно.
— Это все, что мы в состоянии узнать, — сказал капитан. — Теперь вам надо заявить в полицию.
Полковник втянул голову в плечи, как черепаха. Ему требовалось приспособить свои мысли к этой враждебной реальности.
— Не стоит терять времени, — сказал он. — Я знаю, кто Ее похитил.
— Кто? — спросил Фескет, поглядев на него с недоверием.
— Голубой «опель». На дверцах у него нарисованы белые кресты, как на машине «скорой помощи». Если рассуждать логически, в данный момент он направляется к границе.
Он говорил одновременно и по-немецки, и по-испански, с синтаксисом, не свойственным ни одному языку. Один Бог знает, что из его слов поняли капитан «Кап Фрио» и лейтенант Фескет. Полковнику это уже было совершенно безразлично.
— Надо их догнать, — сказал Фескет.
— Герберт Штрассер, — повторил капитан парохода. — Возможно, это не фамилия. Возможно, какой- нибудь городок в Вестфалии. Или улица в Германии.
— Улица в Гамбурге, — внезапно сказал Полковник.
— Was nimmt man hinuber?[131] — заметил капитан. — Что может человек везти в это место, на Гербертштрассе? Шлюх, кукол. Радиоаппаратура там никому не нужна.
Полковник пристально смотрел на него, боком ощущая холод «вальтера».
— Я знаю, где эта улица. Поеду их искать. Лейтенант, вы едете? Принесите свои вещи.
Машина долго не заводилась. Желтое солнце над рекой стало красным. Было еще рано, однако на всех углах уже двигались медленные вереницы проституток — девицы в этот вечер были цветущие и задорные, не боящиеся яркого света. Полковник проезжал по улочкам, нисколько не похожим на те, что он видел ночью: Реепербан, на которую он всего несколько часов назад никак не мог выйти, теперь то и дело попадалась на его пути. Наконец он выехал на площадь Ганс-Альберс. Вражеский голубой «опель» стоял перед отелем «Келлер».
— Это они, — сказал Полковник.
— Может быть, они в отеле? — предположил Фескет.
— Нет. Они на Гербертштрассе. Машину оставили здесь, потому что на той улице стоянка запрещена. Та улица вроде внутреннего двора. При входе стоит гигант-тяжеловес. Хотите револьвер? Вероятно, нам придется сражаться.
— Вы думаете, Ее увез Отряд Мести?
— Уверен, что это они. Те самые, что сошли на берег в Роттердаме. Надо спешить.
Фескет остановился посреди площади и уставился на Полковника своими большими грустными глазами.
— Почему вы меня ненавидите? — спросил он вдруг.
— Вовсе я вас не ненавижу. Вы слабак, лейтенант. Слабакам не место в армии.
— Нет, я сильный человек. Я Ее привез вам. Никто другой не привез бы.
— Не такой уж сильный. Ее у вас забрали, — сказал Полковник. — А теперь — чего вы хотите?
— Письма, фотографии, доказательства того, в чем меня обвиняют.
— Доказательств нет. Единственное — это донесение одного курсанта, причем давнее. Оно есть в вашем деле, лейтенант, но только я провел опрос, который следовало провести. Идете вы или не идете?
— Дайте револьвер, — сказал Фескет.
Полковник приготовился встретиться с гигантом, охранявшим вход на Гербертштрассе, но там не было никого. Дверца в ограде была открыта, несколько мужчин уныло прохаживались между витринами, за которыми жизнь только еще пробуждалась. В некоторых аквариумах были задернуты шторы, и большинство клиентов разглядывали пару андрогинов в леопардовых шкурах, щелкавших в воздухе бичами из сыромятной кожи с шипами. Полковник, терзаемый нетерпением, смотрел на эту сцену презрительно. Фескет изумленно повторял:
— Прямо не верится. Как будто другой мир.
По мере приближения к выходу оба ускорили шаг. Полковник заглядывал в прихожие и прижимался лицом к стеклянным стенам, словно хотел проникнуть сквозь стекло в этот необычный театр. Перед последними витринами уже не было любопытствующих. За одной из них женщины с обнаженной грудью вязали распашонки и туфельки для новорожденных. В витрине напротив вяло танцевала валькирия с бычьей шеей, меж тем как другая блондинка в длинной белой тунике предавалась неге. У обеих глаза были закрыты, и в ультрафиолетовом свете они казались призраками.
Внезапно Полковник остановился.
— Это Она! — сдавленным голосом произнес он.
Да, было нелегко узнать Ее в этом порочном чуждом аквариуме. Ее уложили на диван в форме египетской ладьи с крокодильими лапами. Она лежала на боку, в положении, несвойственном покойникам, обернувшись лицом к оскорбительной уличной возне и сложив руки с переплетенными пальцами на поясе. Полковник сильно ударил по стеклу. Внутри валькирия, передвигаясь с преувеличенной медлительностью, приоткрыла незаметную дверцу в стеклянной стенке.
— Где те люди, которые привезли сюда эту женщину? — спросил он по-немецки, просовывая руку в проем, чтобы помешать закрыть дверь.
— Это кукла, — ответила валькирия. — Я ничего не знаю. Те, кто их покупает, еще не приходили.
— Я хочу ее купить, — сказал Полковник.
— Эта не продается. Ее держат как образец. Там, в задней комнате, есть много кукол вроде нее. Есть китаянки, африканки, греческие богини. Я лучше них. Я умею то, чего они не умеют.
Полковник наставил на нее свой «вальтер».
— Открой дверь, — сказал он. — Я хочу посмотреть на эту женщину вблизи.
