зашевелился и из вороха газет высунулась человеческая голова. Глубоко на лоб была надвинута поношенная кепка. Из-под нее из щели между оплывшими веками смотрели на Яапи два покрасневших глаза. Яапи не знал, как поступить и что сказать. Он остановился и ждал. У такого дядьки ведь может оказаться пустая бутылка, а то и две.
Мужчина отпихнул газеты в сторону, сел и поплотнее завернулся в свой коричневый пиджак. Его сильно знобило.
— У тебя закурить найдется?
Яапи отрицательно покачал головой.
— И что ты тут вынюхиваешь, а?
— Бутылки, — сказал Яапи покорно.
Мужчина оживился. Невероятно грязной рукой он стал разгребать ворох газет. При этом он чуть было не потерял равновесие, но удержался на ногах, ухватившись за стойку моста. В неудобном, полувисячем положении, покачиваясь, он продолжал разгребать газеты.
— Унски, у тебя есть бутылка? — прохрипел он.
Только тут Яапи догадался, что под газетами и тряпками лежит еще один пьяница. Его нога поднялась из газетной кучи, как перископ подводной лодки. Затем показался весь мужчина. Знакомый… Яапи вздрогнул: отец!
— Унски, бутылку! — бормотал первый алкаш. Его охватил приступ хриплого кашля. Рука соскользнула с бревна, и он шлепнулся на землю, словно вдруг лишился позвоночника.
Отец уставился на Яапи. Не узнал сразу.
— Где у тебя бутылка? — опять спросил тот, в коричневом пиджаке.
Откинувшись, он напрягался, пытаясь встать, под мышкой у него была газета. На первой ее странице стреляла пушка. Вырвавшееся из ствола лохматое пламя заслонило горный хребет на заднем плане. На площадке возле пушки там и сям валялись гильзы. Одна еще дымилась. Солдат в каске только что отбросил ее к остальным. Далеко в долине горела маленькая деревня. Там царили страх и смерть.
Яапи смотрел на отца в упор. Должен же он узнать. Яапи хотелось, чтобы отец узнал его. Отцовский приятель наконец уселся.
— Парень собирает бутылки! — крикнул он.
— Пустые, — сказал Яапи.
От усталости у Яапи немели руки и ноги. Не нужно
было останавливаться так надолго. Он перенес центр тяжести на другую ногу. Помогло лишь на минуту.
— Это мой сын!
— Унски, где же она?
Мужчина копался в газетах. Казалось, это доставляет ему удовольствие. Он разгребал газеты, суетливо рылся в них. Когда он распрямил свою тушу, в руке у него была бутылка из-под «Золотой осени». Отец оставался верен своей марке.
— Возьми, парень. Пустая. Зачем она тебе?
— На велосипед. Я куплю велосипед.
— И куда на нем? — спросил отец.
— Далеко.
— Далеко? Ты ведь мой сын. Разве не так? Эй, Маса, он пойдет далеко.
— Какой еще Маса? Я ведь Тане.
— Заткнись, Маса. Я говорю о сыне. Он далеко пойдет.
— Ну да, ну да.
Яапи сжал зубы. Ноги подкашивались. Казалось невозможным брести обратно в травостое, лезть вверх по откосу и затем до самого дома идти рядом с велосипедом и катить его. Который теперь может быть час?
— И сколько же тебе надо бутылок? — спросил отец неожиданно деловито.
— Три тысячи.
Если считать и сегодняшнюю добычу, ему не хватало примерно восьмисот бутылок. Подумав про это, Яапи приободрился. У него было почти девятьсот марок, вырученных за бутылки, и, кроме того, еще двести, заработанных распространением предвыборной рекламы.
— Вот еще одна, — прохрипел приятель отца и протянул Яапи бутылку, но в последний момент отдернул руку, запрокинул голову и вытряхнул последние капли из бутылки в рот. Только после этого он отдал ее Яапи.
— Три тысячи! — сказал отец глухо, вполголоса и, опустив голову, спрятал лицо в ладони. Сквозь растопыренные пальцы послышалось: — Не хватит, сынок, даже для начала.
Яапи проложил для себя новый путь через травостой — самый прямой и короткий. Выбравшись на асфальт, он сунул бутылку в сумку, сел на велосипед и принялся крутить педали. Остальной берег пусть остается не обследованным, Яапи должен поскорее попасть домой и успеть еще вздремнуть.
Мать уже проснулась, она сидела в кухне за столом и пила утренний кофе, когда Яапи вернулся. Маленькая сестренка еще спала. Заметила ли мать, что девчонке надо сменить белье?
— Ну как? — спросила мать.
— Нормально.
— Удачно?
— Угу.
Бодрствующая мать выглядела совсем иначе. Она то и дело улыбалась, морщины на лице разгладились, в глазах тот же блеск, который Яапи помнил сызмальства.
— Присмотришь за Пяйви? До двенадцати. Потом придет Леэна.
— Угу.
— Если отец случайно…
— Да не придет он.
Яапи хотел произнести это совсем другим тоном, но не сумел. Мать догадалась, но ни о чем расспрашивать не стала. Взглянув на часы, она принялась готовить себе бутерброды, предложила бутерброд и Яапи, но он поднялся к себе в комнату не евши, не пивши.
Со стены Яапи знакомо приветствовал ансамбль «Бонн М». Но у Яапи не было сил веселиться. Ноги казались свинцовыми, в голове стучало. Он сбросил с ног тенниски, снял пуловер и джинсы и упал в постель.
Едва он закрыл глаза, как ему представилась ровная площадка, а на ней повсюду пустые бутылки, как следы сражения.
Три тысячи бутылок! И даже больше. Яапи вздрогнул и резко сел. Три тысячи бутылок! Пустых! Их же сначала кто-то должен выпить!
ЗОЛОТИСТЫЙ СПАНИЕЛЬ
Сари оперлась о парту и переступила с ноги на ногу. Во рту пересохло, и глаза застилало туманом, но она решила, что не заплачет, не подаст даже виду. Она плотнее обмотала поводок вокруг руки и сжала кулак. Классная руководительница листала записную книжку и постукивала ручкой по столу.
— Пропусков довольно-таки много.
— У меня была… простуда.
— И вчера ты ушла из школы посреди уроков.
— У меня голова болела.
— Фельдшерица была в школе. Но ты к ней не пошла.
Ну что тут возразить, если классная все равно понимает, что она врет. Объясняй как угодно — бесполезно. Не стоит и объяснять. Сари нащупала пружинный замок поводка. Пусть бы уж классная сказала что-нибудь, оставила бы после уроков или дала записку родителям. Что угодно, лишь бы можно было уже
