свои обиды. Вот так мы и отметили мое десятилетие. Не знаю уж, когда они угомонились. Выпил я чашку молока с кукурузными хлопьями и лег спать.
– А как же велосипед? – спросила Эми.
– Утром я спустился завтракать. Мама встретила меня с сияющим лицом, как ни в чем не бывало. Возле стола, поблескивая лаком, стоял новенький велосипед. Я поблагодарил ее, но он уже мне не был нужен. А вечером отец принес еще теннисную ракетку.
– Мне тебя очень жалко, Кирк, – вздохнула Эми.
А Брент промолчал. Что ни скажи – все прозвучит глупо.
– Пустяки. Я уже из-за всего этого давно не расстраиваюсь. Раньше, когда был маленький, обижался, а теперь нет. Наверное, привык.
– Давайте теперь вспомним свой самый счастливый день, – предложила Эми.
– Давайте, – согласился Кирк. – А то от моего рассказа вы, вижу, совсем скисли.
– У меня было много счастливых дней, – сказал Брент. – Сразу и не выберешь.
– А ты постарайся, – сказала Эми. – Мне бы очень хотелось послушать.
– Помню, однажды я провел ночь в лодке один в открытом море, – сказал Брент.
– Это, наверное, страшная история? – спросила Эми.
– Нет. Наоборот. Было просто чудесно. Наша семья отдыхала тогда в Мэне на острове. В нашем любимом месте. Домик стоял на берегу. В ближайший поселок надо было плыть в лодке через пролив. Но мы жили там несколько лет подряд и к этому привыкли. Знаете, как хорошо отдыхать в таком уединенном месте. Можно побыть одному, любоваться морем, писать картины, совершать прогулки – на все хватит времени. К вечеру иногда с моря наползал туман. И если кто-нибудь задерживался в поселке – смотрел фильм или засиделся в гостях, ночевал обычно в машине на берегу. В мэнском тумане легко заблудиться, хотя остров наш расположен от берега всего в полумиле. Это было в субботу, родители позволили мне взять лодку и поохать на маяк в бухту Кэнди, где по субботам устраивались танцы. У меня там были друзья, и мы очень весело проводили время. Когда я поздно вечером вернулся к лодке, на воду опустился густой туман. Я даже не видел фонаря, который мои родители всегда вывешивали для меня в таких случаях на нашем причале. Мне бы надо было заночевать в машине, а я все-таки решил плыть домой, держась кромки рифов и надеясь вскоре различить фонарь. Я спустился к воде и прыгнул в лодку. Было сыро и довольно прохладно. Я завел мотор – наш старенький десятисильный «джонсон». И поплыл в море, не сомневаясь, что минут через десять буду на месте. И потерял направление, да так, что уже через пять минут не знал, где север, где юг. Мэнские туманы – дело нешуточное.
– Ты испугался? – спросила Эми.
– Представьте себе, нет. Хотя это было не так уж безопасно. Можно было наскочить на риф, да мало ли еще что могло случиться. Ночь была очень тихая. Я выключил мотор и стал вслушиваться, хотел определить направление по звукам. Звякнул колокольчик на бакене, на том, что недалеко от Медвежьего острова, протрубил на заставе морской горн. Но с какой стороны донеслись звуки, определить было невозможно. Волны тихо плескались о борт лодки. Загадочный мир вокруг меня был так красив. Вода за кормой излучала голубоватый фосфорический свет. Лодку тихонько относило течением. Куда – я не представлял себе. Но времени прошло еще немного, я и не беспокоился. По-видимому, меня сносило к буйку, к которому ловец омаров привязывал свою сеть. Я решил тоже к этому буйку привязаться. Мне вовсе не улыбалось очутиться в открытом море. Лодку легко покачивало. Вокруг ходили молочные клубы тумана. Время от времени в разрывах на мгновение появлялась луна. Иногда возле самой лодки тюлень высовывал из воды морду. Хотел, наверное, со мной познакомиться. Похрюкает, полает и опять уйдет в воду. Чудесная была ночь. Спать мне не хотелось. Совсем один ночью в море – не могу передать, как было хорошо. А родители не сомневались, что их сын крепко спит в машине на берегу или у кого-нибудь из друзей. И рассвет был удивительный, солнце съело туман, и оказалось, что я всего в двухстах ярдах от дома. Вы, наверное, скажете, что я сумасшедший, но ничего более прекрасного, чем эта ночь в моей жизни, не было.
Кирк промолчал. Эми вздохнула.
– Как бы мне хотелось пережить такую ночь, – задумчиво проговорила она. – А знаете, что я нашла за несколько дней до того, как попала в больницу?
– Волшебного принца? – спросил Кирк.
– Перестань, Кирк, я серьезно. Наверное, за неделю до больницы перебирала я всякую всячину в старых коробках и нашла глиняный слепок моей руки, сделанный в первом классе. Помню, мы во дворе делали пирожки из глины. У меня была большая формочка, я прижала ладонь к мокрой глине, а когда она высохла, понесла показать маме. Вот она с тех пор и лежала у меня в коробке. Я взяла ее и приложила к ней ладонь. И стало мне как-то чудно.
– Почему? – спросил Брент.
– Я не могла поверить, что эти крошечные ручки – мои.
– Рано или поздно человек вдруг понимает, что будет когда-то взрослым, – сказал Кирк.
– Я это знаю, Кирк. Только мне иногда почему-то не хочется расти.
Брента тоже порой волновали такие мысли, но он никогда ни с кем не делился ими.
Вспоминали до самого вечера, как играли в детстве, что их пугало, что радовало. И Брент изо всех сил старался выкинуть из головы подслушанный им разговор Кирка с родителями.
– О, Монти, выбери меня! Меня! – кричал Кирк тоненьким голосом. – Я хочу выиграть холодильник! Выбери меня, Монти!
Они сидели перед телевизором и смотрели передачу «Давайте рискнем!».
– Ну как можно смотреть на этих идиотов? – заговорил Кирк своим нормальным голосом. – Разодеты как попугаи, а орут-то как, стараются от жадности перекричать друг дружку. И все для того, чтобы отдернуть штору и получить премию – какую-нибудь дурацкую ламу или что-нибудь такое же глупое. Меня от этих передач тошнит.
И вдруг Эми начала плакать. Она плакала неслышно, только вздрагивали плечики. Она сидела, как всегда, в ногах у Брента и вместе с мальчишками смотрела телевизор. Брент с Кирком повернулись к ней. Эми, молча, продолжала плакать.
Кирк свесил с постели ноги и потянулся за костылями. Не оглядываясь, он заковылял из комнаты. Эми спрятала лицо в ладони. На экране телевизора продолжали мелькать участники игры, коробки с призами, шторы.
Брент повернулся на другой бок, чтобы видеть Эми. Он хотел успокоить ее и не знал, какие найти слова.
– Что с тобой, Эми? – наконец спросил он.
– Не знаю. Просто мне грустно, Брент, и страшно.
– Ну чего ты боишься?
– Не знаю. Боюсь, и все. Господи, что будет с нами. Что будет со мной?
– Не плачь. Ты ведь почти совсем поправилась. Твоя мама говорит, что ты молодец.
– И все равно страшно. Как-то жутко. Мне так хочется скорее выздороветь, Брент.
– Не бойся, Эми. Все будет хорошо. Тебя скоро выпишут, и меня тоже. И с Кирком больше ничего плохого не случится. Теперь его только бульдозером сокрушишь.
– Да, я знаю. Это очень глупо.
А телевизор тем временем верещал:
«Какую штору выбираете? Самый большой приз дня! Штора номер один, штора номер два, штора номер три!»
Эми продолжала плакать.
– Не плачь, Эми, прошу тебя. Не знаю, как тебя утешить.
– Не надо меня утешать, Брент. Я хорошо себя чувствую. Просто мне страшно. Как будто я участвую в этой игре и выбрала не ту штору. Ее открывают и за ней что-то очень страшное. Ты, наверное, никогда ничего не боишься, Брент?
– Боюсь. Только никому не говорю. Не знаю почему, но мне иногда бывает так страшно, что даже спина опять начинает болеть. А может, она начинает болеть и тогда мне становится страшно? Но я не показываю вида. И вообще я могу говорить об этом только с тобой и Кирком. Потому что вы мои самые лучшие друзья. А больше ни с кем.
