южным районам СССР из Индии через Иран. В Берлине же, само собой разумеется, этой брехологии не поверили. Да и не собирались они верить. Им важно было любыми средствами помешать своевременному прибытию дополнительных советских войск из внутренних округов к границе. Что и случилось. Ведь Сталин вынужден был отдать распоряжение наркому обороны маршалу Тимошенко временно завернуть эшелоны 16-й армии на юг. По-другому уже было нельзя. Передислокация армии была вскрыта будущим противником на начальной стадии. И 16-я армия так и болталась на железной дороге вплоть до 22 июня включительно. Хуже того. Даже после начала войны сложилась ситуация, в которой эшелоны с частями 16-й армии застряли на железной дороге так, что лично Сталин вынужден был 26 июня 1941 г. вмешаться в этот вопрос. Потому что не было даже точно известно, где конкретно они находятся. И даже Сталин не знал, где эта армия. Потому что, отдавая приказ срочно найти эшелоны этой армии и быстро продвинуть их к фронту, Сталин на карте обрисовал слишком большой район предполагаемого пребывания эшелонов с частями этой армии — к северу от Киева и на Брянск, Смоленск и Оршу[66].
Вот другой пример. В статье доктора исторических наук, профессора, академика РАЕН, руководителя Центра военной истории России Института российской истории РАН Г. А. Куманева — «Война и эвакуация в СССР. 1941–1942 годы»[67] — упоминается следующий факт. Оказывается, 21 апреля 1941 г. была создана специальная Комиссия по эвакуации из г. Москвы населения в военное время. Ее возглавил председатель Моссовета В. П. Пронин. 3 июня эта комиссия представила И. В. Сталину свой план и проект постановления Совнаркома СССР «О частичной эвакуации населения г. Москвы в военное время». Предусматривалось, в частности, с началом войны вывезти в тыловые районы 1 млн 40 тыс. москвичей. 5 июня на докладной записке председателя комиссии Сталин наложил следующую резолюцию: «Т-щу Пронину. Ваше предложение о „частичной“ эвакуации населения Москвы в „военное время“ считаю несвоевременным. Комиссию по эвакуации прошу ликвидировать, а разговоры об эвакуации прекратить. Когда нужно будет и если нужно будет подготовить эвакуацию — ЦК и СНК уведомят Вас». В данном случае надо правильно понять Сталина в вопросе о том, почему он не разрешил доводить эти предложения до сведения конкретных исполнителей. В том был громадный политический, скорее даже стратегический смысл. Потому что в таком случае неизбежно поползут всевозможные слухи, которые будут очень сильно нервировать население, фактически провоцируя его на панику задолго до войны. Уж что-что, но язык за зубами у нас держать не умеют. Даже в условиях жесткого сталинского режима и то болтали столь много и на такие ненужные темы, что не только оказывались за решеткой за бессмысленную и опасную болтовню, но и обеспечивали иностранные разведки вполне серьёзной информацией. А оно надо было Сталину, чтобы о его планах по мобилизации государства и эвакуации во время войны заранее знали бы в том же Берлине?! Собственно говоря, именно поэтому-то он и отписал председателю Моссовета В. П. Пронину такую резолюцию. Иначе было нельзя. Если бы об этом стало известно хотя бы в Москве именно в тот момент, то есть в начале июня, то началась бы паника буквально по всей стране. Увы, но, несмотря на то, что обсуждение вопроса происходило в весьма узком кругу высшего руководства, невзирая на такую резолюцию Сталина, об этом проекте стало известно германской разведке, и в Берлин пошла информация о разработке Кремлем планов эвакуации населения, промышленности и правительственных учреждений! В настоящее время это донесение германской разведки хранится в одном из фондов Политического архива МИД ФРГ. В нем сосредоточены информационные сообщения из Москвы, которые поступали в Берлин через германский разведцентр в Праге «Информационсштелле III»[68]. На языке контрразведки это так и называется — утечка особо секретной информации за границу!
А вот ещё один пример. 4 января 1941 г. начальник Разведывательного управления Генерального штаба Красной Армии генерал Голиков доложил Сталину сообщение резидента военной разведки в Белграде Софокла — генерал-майора Александра Георгиевича Самохина. Все бы ничего, если в этом сообщении резидента не содержались бы выдержки из доклада югославского генштаба: «… Россия в неблагополучном положении из-за присутствия немецких дивизий в Румынии… Россия, исходя из ситуации, сотрудничает с Германией, хорошо зная, что столкновение с фашизмом неизбежно, но в Москве считают, что каждый день войны для Германии приносит жертвы, а для СССР — усиление…
А это что такое?! Не знаете?! На языке контрразведки это называется утечкой особо секретной военной информации о планах советского командования непосредственно из верхнего эшелона военного руководства! Вот как это называется!
Потому что действительно у СССР тогда был новый план отражения агрессии и обороны страны. Тот самый, который был утвержден 14 октября 1940 года. Действительно, по этому плану предпочтительный вариант контрнаступления предусматривался на этом азимуте. Только вот в чем вопрос-то. Какое могло быть дело югославскому генштабу до того, чтобы разузнать такие по определению сверхсекретные вещи?! Каким образом югославский генштаб мог узнать об этом?! Ответ один — только через своего военного атташе в Москве. А тот — соответственно от кого-то из Генштаба, НКО или, обобщенно говоря, от кого-то в высшем военном руководстве СССР. Учитывая, что о плане в целом знали считанные единицы, тем более о направлении удара в случае контрнаступления, то круг этих лиц очень узок. А теперь поставьте перед собой один вопрос и попробуйте на него ответить самым честным и искренним образом. Разве только наш резидент сумел добраться до этого доклада югославского генштаба?! Особенно если учесть, что в Югославии в то время особо активничали и абвер, и британская разведка?! И куда сведения из этого доклада потекли — в Берлин или в Лондон или туда и туда?!
Понимаете, в чём дело-то?! Но как теперь прикажете все это расценивать?!
II. Ну, а кто бы попытался столь же вразумительно объяснить, как могло получиться следующее. Политбюро ЦК ВКП(б) еще только собиралось обсудить вопрос о возможности и целесообразности формирования в составе РККА отдельной дивизии из числа польских военнопленных — это произойдет лишь 4 июня 1941 г., а германская военная разведка, «не дожидаясь решения Политбюро», уже настойчиво ставила своей агентуре задачу выяснить — «призываются ли в Красную Армию офицеры б. (то есть бывшей. —
III. А что, например, должно было означать следующее из показаний захваченной агентуры абвера. Дело в том, что у всех захваченных агентов было одинаковое задание — установить:
— «% офицеров б. царской армии, состоящих сейчас на службе в Красной Армии, и их отношение к советской власти»;
— «какой % в армии насчитывается советских офицеров, получивших подготовку от офицеров б. Царской армии; их отношение к большевикам и их моральный облик»;
— «какой имеется % офицеров — выходцев из большевистских училищ и подготовленных только большевистскими офицерами»[71].
Понимаете, в чём дело-то?! Отираясь в течение короткого времени рядом с воинскими частями, добыть такие сведения на местах невозможно. Тем более для маршрутной агентуры (а задержанные и были таковыми) — ведь всем было приказано вернуться в рейх не позднее 5 июня 1941 г. В крайнем случае, да и то, если случайно повезет, такие сведения можно добыть только в отношении одной —
