«безмерного почитания» Сталина. Конечно, для западного человека это было в диковинку, но не настолько, чтобы настойчиво склонять «безмерное почитание». Дело в том, что во времена Сталина существовал как бы негласный запрет, но не от него самого на частое упоминание его имени. И хотя, если говорить откровенно, этот запрет не столь уж и четко соблюдался, не могу не обратить внимания современных читателей на одну любопытную деталь в нескольких измерениях.
1. У автора в домашней библиотеке имеется много книг по различным вопросам, изданных во времена Сталина. Помимо изумительной, поражающей масштабами своей информативности и глубиной анализа описываемых явлений — книги в основном по истории, политике и экономике, — глубокое впечатление оставляет и тот факт, что, например, в 500-страничной книге еле-еле отыщешь пару-тройку ссылок на труды Сталина! Люди старшего поколения прекрасно помнят, что во времена Хрущева, или Брежнева, или болтуна Горбачева каждое третье слово или выражение являли собой ссылки на этих деятелей. Но в изданных в период правления Сталина книгах ничего подобного нет и в помине.
2. Ю. И. Мухин в своей знаменитой книге «Убийство Сталина и Берия» описывает случай, когда ему удалось проанализировать иллюстрации в подшивках одного и того же журнала «Огонек» за 1952 г. и 1999 г. То есть в сталинский период и в наше время. И что его особенно поразило, так это малое количество фотографий Сталина (и вообще политиков того времени) в сравнении с тем, сколь часто рожи современных политических деятелей мелькают в печати. То, что описал Мухин, укладывается в рамки 6-кратной разницы. При Сталине его фотографии печатались в шесть раз реже, чем физиономии любого из современных политических деятелей. А ведь ни один из современных политических деятелей не достоин сравнения даже с пылью из-под сапог Сталина.
3. 1 марта 1936 г. Сталин дал интервью председателю американского газетного объединения «Скриппс Говард ньюспейперс» г-ну Рою Говарду. Тогда это называлось беседой. В этом интервью Сталин очень много и очень подробно говорил о новой Конституции СССР, о новой избирательной системе и о тех надеждах, которые он возлагает на эту новую систему всеобщих, прямых, тайных выборов на альтернативной основе.
Но вот что поразительно. Отдельной брошюрой это интервью вышло только в 1937 году! Оказывается, во времена якобы «культа личности» и «жестоких сталинский репрессий» Партиздат ЦК ВКП(б) умудрялся тянуть волынку с изданием трудов вождя, в которых затрагивались самые актуальные вопросы тогдашней жизни. Более всего меня поразило следующее обстоятельство. В типографский набор текст беседы был сдан 15 декабря 1936 г., а к печати он был подписан только 26 марта 1937 г.! Брошюра-то между тем всего восемнадцать с половиной страниц, включая и титульную! И столько времени тянули издание небольшого по объему интервью вождя? Того самого вождя, который якобы раздувал свой собственный культ личности и цензура которого так свирепствовала?
4. Если заглянуть на с. 63–64 книги воспоминаний бывшего советского военного разведчика Леопольда Треппера, вышедших под названием «Большая игра» (М., 1990), то любой сможет прочитать о следующем. Весьма красочно Л. Треппер описал, как в середине 1930-х гг., то есть когда якобы раздувался культ личности Сталина и осуществлялись «жестокие сталинские репрессии», главный редактор ежедневной советской еврейской газеты «Дер Эмес» («Правда») Моше Литваков именно в то время категорически отказывался печатать любые статьи о Сталине, даже те, что были написаны видными представителями ЦК. Ну, и как вам такая «жестокая» сталинская цензура?
Особенно расходятся любители ёрничать насчет цензуры сталинских времен, когда речь заходит о последних двух предвоенных годах. Точнее, начиная с момента подписания советско-германского Договора о ненападении от 23 августа 1939 года. Главный принцип этого ёрничанья состоит в следующем. Ранее, мол, не только в газетных статьях и книгах, но и в быту слово «фашист» употреблялось исключительно как бранное, но едва только Сталин сдружился с Гитлером, как все чудесным образом поменялось. Здесь все ложь, подлая ложь. Ведь никакого «сдружились» не было и в помине и что прежде чем был подписан Договор о ненападении, обе стороны договорились о том, что резко понизят, как ныне принято говорить, накал риторики в СМИ! Эта же договоренность продолжала действовать и далее. Потому что элементарная нормализация межгосударственных отношений не может осуществляться в ситуации, когда обе стороны старательно и изощренно «поливают» друг друга…
Тем не менее журналюги с удовольствием приводят такие факты, как, например, запрет на публикацию в октябре 1939 г. статьи академика Евгения Тарле «Фашистская фальсификация исторической науки в Германии» или запрет на оперу Сергея Прокофьева «Семен Котко». И, что самое интересное, приводят цензурное обоснование этих запретов, которое четко свидетельствует о действовавшей тогда договоренности о резком снижении накала риторики в СМИ. Например, в отношении статьи Е. Тарле говорилось, что она «содержала негативные оценки Гитлера, Геббельса и других фашистских руководителей», а в отношении либретто оперы — что в него «попал эпизод с австро-германскими оккупантами».
Но как ни относись к этим личностям, но в то время они были официальными лицами государства, с которым СССР подписал Договор о ненападении. Гитлер же вообще был един в нескольких лицах — фюрер германской нации, рейхсканцлер, рейхспрезидент и Верховный главнокомандующий. Разве нужно было Сталину обострять отношения с Германией в октябре 1939 года путем всевозможных оскорблений и нападок в прессе? Ведь в то время — осенью 1939 года — только ленивый на Западе не пытался спровоцировать смертельное столкновение между СССР и Германией. Одна только британская разведка чуть ли не каждую неделю подкидывая то советским посольствам за рубежом, то германским дипломатическим представительствам в различных странах различные подметные письма, в которых стращала угрозой нападения одной из сторон. В такой ситуации еще и резкой риторики в СМИ или искусстве не хватало, чтобы война вспыхнула. Для Сталина же важней было выкачать из Германии новейшее промышленное оборудования, новейшие образцы военной техники, за которые, кстати говоря, он расплачивался в основном рыбьими пузырями и свиной щетиной, пухом и пером!
Особое место занимают нападки на цензуру в военное время. Отчаянно смакуют усилия цензуры по обеспечению безопасности армии и тыла — мол, «не счесть солдатских писем с фронта, которые приходили к адресатам с тщательно вымаранными словами и строчками. Так армейская цензура предотвращала утечки „нежелательной информации“ с переднего края». Ну, надо же хоть чуточку понимать, что такое безопасность армии и тыла, безопасность единства армии и тыла в такой страшенной войне, как та, которую вел Советский Союз! Даже из самых благих побуждений, а ими, как известно, и мостится дорога в ад, нельзя допускать просачивания негативной информации о положении на фронте в тыл. Иначе угроза фронту придет с тыла. Не говоря уже о том, что при той массовой заброске агентуры в советский тыл (как глубокий, так и прифронтовой), которую практиковали гитлеровские спецслужбы, особенно абвер, подобная информация могла нанести колоссальный ущерб планам советского командования. Во время войны разведки всегда гоняются за солдатскими письмами. В годы Великой Отечественной войны советские цензоры не допустили в печать или к распространению 82161 материал, сведений и данных, из которых 36121 по мотивам сохранения государственной тайны, 17047 по политическим мотивам и изъяли 28 902 антисоветских материала из иностранной печати. Что в этом плохого видят журналюги — понять более чем трудно.
А цензура была, есть и будет. Естественно, что меняются времена, меняются и задачи цензуры. Но всегда они были, есть и будут сугубо государственного, державного характера.
Миф № 194. После войны Сталин осуществил грабительскую денежную реформу 1947 годаю
Миф № 195. Послевоенная экономическая политика Сталина была направлена не на благо населения, а на гонку вооружений
