— Черт возьми! — прорычал Доминик, ударяя кулаком по стене. — Как ты смеешь рассуждать о чувствах моей жены?
— Когда вы попали в аварию, она поселилась в больнице. Она не отходила от вашей постели. Синьор, она думала, что вы умираете. И если бы это случилось, синьор, я думаю, она бы тоже умерла.
— Ты не знаешь, о чем говоришь.
— Да неужели? — печально улыбнулась Селия. — Хорошо, пойду соберу вещи.
— Не надо ничего собирать, — проворчал Доминик. — Кому, кроме меня, нужна такая болтливая секретарша? Иди работай, но держи язык за зубами и верь мне, когда я говорю, что ты не знаешь всей правды.
— Доверие нужно завоевывать, синьор Боргезе. Вы не можете требовать его как какую-то услугу.
— Не говори загадками. Мне сейчас не до того. Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
— Только то, что вы тоже не можете знать всей правды, особенно когда речь идет о чувствах женщины. Спокойной ночи, синьор.
Доминик открыл было рот, но передумал. Мужчина не может победить в подобной словесной схватке. Да и какой прок в обсуждении чувств? Мужчины знают об их существовании, но принимают во внимание только голые факты. Он так и сказал Арианне в день их ссоры.
Факты — вот что важно.
Мрачный как туча, он вышел из здания, сел в машину и поехал домой, пытаясь понять, почему он все время думает о своем неудавшемся браке, хотя ему в высшей степени наплевать на свою жену.
Тем более что, небеса свидетели, она его никогда не любила и не любит.
Джованни отправился спать, прижимая к груди новую игрушку.
— Спасибо за подарок, папочка.
Сердце Доминика замерло, когда он услышал это слово.
— Не за что, Джованни. — Он наклонился и поцеловал сына в лоб. — Спокойной ночи, сынок.
— Я вряд ли усну, если мама снова будет плакать.
— О чем ты говоришь?
— Мама иногда плачет. Поздно-поздно ночью. Тихонечко, как котенок.
У Доминика перехватило дыхание.
— Может быть, это не мама. Может, это звуки с улицы.
— Мама мне то же самое сказала, когда я ее спросил, но я-то знаю, что это она. — Джованни заколебался. — Папа? Помнишь, я тебя спрашивал, почему ты и мама не спите в одной комнате? И ты сказал, что иногда так бывает?
— Помню, — кивнул Доминик.
— Но мамы и папы всегда спят в одной комнате. Я спросил у Бруно.
Бруно. Четырехлетний малыш отвечает на вопросы, которые ставят в тупик тридцатичетырехлетнего мужчину.
— Не всегда.
— Может быть, если бы вы с мамой спали в одной комнате, она бы не плакала.
О господи, неужели устами младенца действительно глаголет истина? — подумал Доминик и накрыл сына одеялом.
— Давай спи, Джованни.
— Доброй ночи, сынок.
Он потушил свет, прикрыл дверь и молча постоял в коридоре. И что теперь? Его жена рыдает, потому что он не позволяет ей уйти от него, секретарша считает его идиотом, а сын думает, что решение всех проблем — это спать с женой в одной комнате.
Может, так оно и есть.
Доминик обессилено прижался лбом к прохладной стене.
Секс с женщиной, которая его не любит, не выход. Возможно, единственный выход — подарить ей «Шелковую бабочку». Тогда у нее будет сын, которого она обожает, и любимое дело.
Может быть, тогда она снова начнет улыбаться.
Он сделал глубокий вдох и вошел в гостиную. Она была пуста. Ну разумеется, Арианна пошла к себе, как только Джованни отправился спать. Он немного постоял, вдыхая легкий запах ее духов, вспоминая, как пахла ее кожа в ту ночь, когда они занимались любовью. Нет. Он не должен об этом думать. Зачем придавать столько значения обычному сексу?
В его кармане были подписанные бумаги о передаче «Шелковой бабочки». Он достал их, пошел по коридору к ее комнате и постучался.
— Да.
— Это я. Мне нужно с тобой поговорить.
— Может, это подождет до утра?
— Нет, — напряженно ответил он. — Не подождет.
Ему ответило молчание. Потом ему показалось, что он слышит легкий шорох материи. Ручка повернулась. Доминик постарался не думать о том, что дверь запирали. От этого он только разозлится, а он не может позволить себе снова потерять самоконтроль.
Дверь приоткрылась. Арианна выглянула. Ее волосы были зачесаны назад и покрывали плечи, на ней было простое белое платье, и в этот самый момент он понял, каким дураком был, ведь даже себе он не смел признаться, что все еще любит жену.
— Можно войти?
Она посторонилась. Он шагнул в комнату.
— Что тебе нужно, Доминик? Уже поздно и…
— Всего восемь часов. Не надо на меня так смотреть. Я не собираюсь… Я и пальцем тебя не трону.
— Скажи, зачем ты пришел.
Он протянул ей бумаги.
— Вот.
Она взглянула на них, у нее из-за уха выбилось несколько прядей. Как ему хотелось пригладить ее непокорные локоны, зарыться лицом в ее волосы.
Она поглядела на него в явном недоумении.
— Что это?
— То, что я тебе давно обещал. Передача «Шелковой бабочки» в твою полную собственность.
— Спасибо.
Она кинула бумаги на тумбочку. Он посмотрел на нее.
— Что? И это все?
— А что ты ожидал услышать? Спокойной ночи, Доминик.
Она открыла перед ним дверь, чтобы он лучше понял ее намек. Ну что ж, он все понял. Но он не уйдет, пока не объяснится с ней.
— Но ты же не прочла документы. Тебе неинтересно?
— Я верю тебе на слово. Спокойной ночи.
— Секундочку, ты разве не помнишь, из-за чего все это начиналось? — Мускул задрожал у него на лице. — Я пообещал, что «Шелковая бабочка» станет твоей, если ты выйдешь за меня.
— Моя бабушка будет счастлива. Еще раз спасибо. И спокойной…
— А что ты хочешь от меня услышать? ― Ее глаза засверкали; он в изумлении глядел на нее, внезапно осознав, как давно он не видел ее такой разгневанной и в то же время оживленной. — Я сказала «спасибо». Все. Разговор окончен.
