Они твердо надеялись, что на этот раз память о них не изгладится, весть о их пребывании на Земле дойдет до тех, кого они увидят, выйдя в третий раз из своей камеры.
И пришельцы не скупились на показ своего «могущества», стремясь произвести как можно более глубокое впечатление на умы окружавших их людей.
Если бы они могли только знать, что все это так же бесплодно, как и демонстрация их знаний в стране Моора!
Но как могли они это знать!
Своей цели пришельцы добились, в сущности говоря, в первый же день пребывания в поселке. Исцеление Любавы — быстрая, бескровная, непонятная операция — произвело настолько ошеломляющее впечатление, что все, видевшие его, никогда не смогли бы забыть и благоговейно передавали бы память об этом событии из поколения в поколение.
Так должно было произойти, — пришельцы не ошиблись в своем расчете, если бы…
Но даже зная, как сложится дальнейшая судьба, они, конечно, поступили бы точно так же.
Среди зрителей находилось несколько калек, но в этот день никто не обратился к пришельцам за аналогичной помощью. Свойственная простым людям деликатность удержала от этого. Тем более, что все почувствовали за внешней простотой и легкостью исцеления Любавы большой и нелегкий труд, о чем красноречиво свидетельствовал утомленный вид пришельца.
Зато на следующий день началось настоящее паломничество к избе Чеслава, где поселились гости.
Борислава обезумела от радости, увидев младшую дочь совершенно здоровой, без малейших признаков хромоты. Ее радость разделяли все, — не было человека во всех трех поселках, который не жалел бы девочку, ставшую увечной в таком юном возрасте.
И пришельцы сразу стали дорогими и желанными гостями, оказались в центре внимания. Каждый старался хоть чем-нибудь услужить им.
Не спрашивая ни о чем, гостям принесли одежду и обувь местного изготовления, совершенно новые. Но воспользовался ими один только Рени, который сильно страдал от холода. Пришельцы остались в своих голубых костюмах и в чём-то вроде сандалий, сделанных как будто из металла, но гибких и мягких на ощупь. Казалось, на них не оказывали никакого влияния ни жара, ни холод.
Рени оделся первый раз в жизни, — до сих пор он всегда носил только одну набедренную повязку, — и прошло несколько дней, пока он наконец привык и перестал испытывать неудобство.
Одетый, он почти не отличался от других парней его возраста, если не считать длинных, до плеч, волос и полного отсутствия растительности на лице. Даже необычайный красный цвет его кожи стал как-то менее заметен, походил на сильный загар. Классически правильные черты лица, обрамленного черными волосами, гладкий и нежный подбородок сделали бы Рени похожим на переодетую красавицу, если бы не мощная, чисто мужская фигура. Ростом он уступал только Чеславу.
Жители поселка освоились с Рени значительно скорее, чем с пришельцами, хотя именно он один не мог ни о чем говорить с ними. Только в нем, бессознательным инстинктом, чувствовали люди что-то свое, родственное. Пришельцы до самого конца оставались чужими.
Для гостей истопили баню, и они с удовольствием воспользовались ею. Потом их усадили за стол.
Все самое лучшее, что было приготовлено к празднику, поставили перед ними, но пришельцы, как и прежде, ели только растительную пищу. От всего, что имело животное происхождение, даже от молока и масла, они отказались.
— Нельзя, — ответили они на вопрос Рени. — Животная пища вредна для условий, в которых находятся наши тела и в каких очень скоро окажется и твое тело.
Рени знал, о чем говорят его друзья.
НА „ОСТАНОВКЕ' (продолжение)
Пришельцев и Ренц приняли, как дорогих гостей, и гости сполна отплатили хозяевам за проявленное гостеприимство. Прошло несколько дней, и в трех поселениях не осталось ни одного больного. Даже увечные стали совершенно здоровыми. И только один человек не смог воспользоваться услугами удивительных врачей.
Прозвище «слуги Перуна», неведомо для пришельцев, накрепко утвердилось за ними. В разговорах между собой жители иначе и не называли своих гостей, тем более что не знали их имен.
Рени пришел вместе с ними, его появление было так же странно и необъяснимо, как и появление пришельцев, но отношение к нему с самого начала было совершенно другим. Никто не называл его «слугой Перуна». Не сознавая ясно, люди чувствовали в нем человека Земли, инстинктивно отделяли его от его товарищей.
Пришельцев не боялись, но они были непонятны во всем, начиная с внешности. В отношении к ним всегда проскальзывала невольная робость.
Рени называли по имени, но объясняться с ним приходилось жестами.
«Бело-голубые» говорили на обычном языке, часто вели беседы, но никто, до самого конца их пребывания в поселке, так и не заметил, что говорили они не издавая ни единого звука.
Пришельцы твердо проводили в жизнь намеченный план.
Исцеление больных и увечных нанесло удар по авторитету поселкового знахаря, — слишком очевидна была разница в результатах лечения, — но, странное дело, сам знахарь нисколько не огорчался этим и не испытывал к пришельцам враждебных чувств.
«Слуги Перуиа»! Этим все объяснялось. Не мог человек, будь он трижды знахарем, равняться со слугами бога.
Случилось так, что именно знахарь оказался тем единственным человеком, которому искусство пришельцев ничем не могло помочь. У старика не было левой руки, давно, в дни юности, отрубленной мечом половца.
Видя, с какой внешней легкостью гости излечивают людей, делают здоровыми изувеченные руки и ноги поселян, знахарь начал было надеяться, что и его левая рука чудесно появится снова. Но надежда не оправдалась, и старик… почувствовал своеобразную гордость. Именно перед ним, знахарем, бело-голубые гости оказались бессильными!
Видимо, только сам Перун мог бы вылечить своего служителя, если бы явился сюда.
Но Перуна не было, и старик так и остался калекой.
К удивлению Рени, пришельцы очень огорчались невозможностью восстановить отсутствующую руку.
Они говорили об этом так, как если бы подобное чудо вообще было возможно, но у них не оказалось чего-то необходимого для такой «операции».
— Дело в том, — ответил пришелец на недоуменный вопрос Рени, — что у нас на родине старик был бы с рукой. И если бы мы могли всё предвидеть, он также получил бы новую руку. Мы знаем, что не виноваты, но нам это неприятно.
— У вас на родине умеют делать новые руки? — спросил Рени, вне себя от удивления.
— К сожалению, — получил он странный ответ, — у нас случаются еще происшествия такого рода. И естественно, что мы должны иметь средства борьбы с увечьями. Как же может быть иначе?
— И человек, потерявший, скажем, руку, получает новую?
— Да, конечно.
— А если он потеряет голову?
Рени задал этот вопрос в шутку, но пришелец ответил с полной серьезностью:
— Все зависит от времени. Я не представляю себе возможности такого случая, но если бы так случилось, быстрота оказания помощи могла бы спасти жизнь.
— Но отрубить голову — это значит убить!
— Не совсем. Смерть будет только внешняя. Человеческий организм умирает не сразу.
У Рени начало мутиться в голове. После продолжительного молчания он робко спросил:
— Но как же может произойти у вас такой случай? Вам нельзя отрубить не только голову, но даже один палец.
— Ты ошибаешься, Рени. Такими, как сейчас, мы стали только здесь, на Земле. На родине мы были обычными людьми, и сквозь наше тело не могло пройти ничего. Вернее, мы стали такими незадолго до прихода к вам.
