что было, то было, а чего не было, того не было, и нечего фантазировать! Да, он сразу поверил перебежчику, и никаких сомнений насчет войны у него не было. Это точно. Да, он приказал занять оборону. Это точно, Любимым словечком у него было «точно», и вскоре я понял, что если уж он что-нибудь утверждал или что-нибудь обещал, — это было незыблемым и надежным.
Моя болезнь вновь обострилась. Горбунов остался рядом со мной: отвез в Москву, приглядывал за мной в гостинице, доставил в больницу, сдал врачу. И только убедившись, что я в надежных руках, он уехал в свой Ярославль.
А тайна перебежчика так и осталась неоткрытой. Жив ли он? И кто еще остался в живых из тех, кто видел перебежчика в ту роковую ночь?
Но вот мне принесли в больницу письмо, присланное из села Благословенка Оренбургской области Михаилом Мефодьевичем Журавлевым. Перед войной он служил в Волчинской погранкомендатуре, той самой, куда входила и застава Горбунова.
«В субботу, 21 июня, — вспоминает Михаил Meфодьевич, — в комендатуре появился человек, который с большим трудом и риском пробрался с вражеской стороны. Он сообщил командованию, что все подступы к границе забиты германскими войсками и боевой техникой и что у него имеются точные сведения: в четыре часа утра 22 июня начнется вторжение гитлеровской армии.
Это был, — заключает Журавлев, — безвестный герой, который, рискуя жизнью, проявляя чудеса храбрости, спешил предупредить нашу Родину о смертельной опасности».
К сожалению, и Журавлев больше ничего не мог добавить об этом человеке. Во втором часу ночи 22 июня перебежчика увезли на машине в город Высоко-Литовск, и все…
Так появился еще один свидетель тех событий! А это — уже драгоценнейшая находка. Потом по моей просьбе Михаил Мефодьевич пришлет подробное описание своей встречи с перебежчиком (хотя опять без имени и фамилии) и очень интересные воспоминания о своей удивительной партизанской судьбе.
Между тем одно за другим я получаю из Брестской области два письма: от офицеров-пограничников Александра Сергеевича Турчина и Исаака Григорьевича Мадфиса. В каждом из них указывалось, что Буг переплывал Павел Калистратович Дудко и что о нем сейчас ходят легенды в пограничных селах. Упоминается еще один человек — Иосиф Бадзынский, но о дальнейшей судьбе его ничего неизвестно, а Дудко жив и здоров.
Вот что говорилось о нем в письме офицера Александра Сергеевича Турчина:
«Житель польского местечка Старый Бубель гражданин Дудко Павел Калистратович 19 июня 1941 года был в деревне Новоселки на нашей стороне и сообщил местным жителям о том, что немецкое командование мобилизовало всех польских жителей, проживающих вблизи границы, на рытье окопов и траншей, но на заставу побоялся идти.
21 июня гражданин Дудко оставил в местечке Старый Бубель свою семью (жену, сына и дочь), переплыл Буг, пришел на заставу и сообщил, что немецко-фашистские захватчики 22 июня в 4 часа утра начнут войну против Советского Союза. Затем гражданина Дудко доставили в Брест.
В настоящее время Павел Калистратович в возрасте 67—68 лет вместе с семьей проживает по адресу: Ленинградская область…»
Неужели это тот самый мельник? Неужели упорные поиски в течение года увенчались успехом! Да это же лучшее средство для исцеления от моей чертовой гипертонии! Прямо в палате пишу ему письмо и с нетерпением жду ответа. Врачи, конечно, ничего не подозревают, иначе бы запретили всю мою переписку: бессонница вновь одолела меня. Лежу всю ночь с открытыми глазами и гадаю: он или не он? Ответит или не ответит?
И вот пришел ответ: да, он, Павел Калистратович Дудко, действительно предупреждал советских пограничников. Он удивлен: ну и что из этого? Каждый на его месте поступил бы так же. Откровенно говоря, он даже перестал вспоминать об этом. Но если я хочу с ним встретиться, то он будет очень рад.
Из письма, однако, было видно, что Дудко совершил свой подвиг не совсем так, как об этом написал Аркадий Сергеев, рассказал Горбунов и было сообщено в письме офицера Турчина. Через Буг на наш берег он не переплывал, а крикнул с середины реки. На заставе никогда не был, всю оккупацию провел в Старом Бубеле. Но ветряная мельница у него была, это верно. И тем не менее… «Может быть, вы имеете в виду не меня, а кого-нибудь другого?» Да, нужно встретиться и все выяснить, как говорят, с глазу на глаз.
Прошло недели две. Я выписался из больницы, приехал в Иваново, к себе на родину. О поездке в Ленинград пока не могло быть и речи. Стоял дождливый холодный июнь. Я сидел дома, читал. В дверь постучали. Я открыл. На пороге стоял человек в шляпе, с маленьким чемоданчиком в руке.
— Я Дудко, — сказал он, улыбаясь и пристально разглядывая меня.
Мне чертовски повезло! Павел Калистратович приехал по делам в Москву, пришел в больницу проведать меня, узнал мой адрес и махнул в Иваново. И вот теперь сидит передо мной человек, с риском для жизни предупредивший нашу страну о войне. Он выглядит молодо, энергичен, подвижен, говорит с заметным украинским акцентом.
Да, он украинец, и вся деревня Старый Бубель, где он родился и жил, сплошь населена украинцами — они появились здесь еще в незапамятные времена.
Сам Павел Калистратович бывал в Советской стране, много рассказывал о ней своим односельчанам, вел среди них революционную пропаганду. Поэтому нет ничего случайного в том, что он совершил 21 июня 1941 года.
Вот как об этом рассказывал мне сам Павел Калистратович.
— Днем двадцать первого июня, часов так в двенадцать, пришел до меня из села Гнойного двоюродный брат Иосиф Ярощук.
«Кум! — сказал он, — Я только что был в деревне Барсуки, у брата Антона, так тот говорит, что война будет, война! Пьяный немецкий офицер, что стоит у них на квартире, хвастался: русским капут! Завтра начнут в четыре часа утра…»
Брат ушел, а я часов в пять или шесть вечера взял с собой одиннадцатилетнего сына Ваню и пошел с ним к Бугу. Там мы встретили дядю моего, Ивана Копытюка. Он косил сено. Я все рассказал дяде, и мы решили действовать. Подождали, пока немецкий патруль прошел в деревню, послали Ваню в кусты следить, не появится ли новый патруль, а сами разделись и вошли в воду — дескать, будем купаться. Дядя остался плескаться у берега, я же осторожно, без шума поплыл к советскому берегу. Подплыл к нему на тридцать- сорок метров, смотрю: два советских пограничника идут, службу справляют. Я крикнул им: «Товарищи! Передайте своему командованию, что немцы готовятся ударить войной на Советский Союз. Будьте готовы!»
Пограничники чуть повернули головы в мою сторону и так же медленно продолжали свой путь, но я понял, что они услышали и передадут начальству мои слова. И поплыл обратно, и тут мне стало страшно, впервые страшно за себя: «А вдруг немцы слышали и меня сейчас схватят! Дома жена, дочка, их тоже не пощадят».
Но все обошлось…
На второй день, когда началась война, мы видели, как на советском берегу, в деревне Новоселки, героически сражалась пограничная застава, как бой не утихал там до самого вечера и фашисты привезли оттуда много своих убитых и раненых солдат и офицеров.
Так он рассказывал мне то сидя, то вскакивая со стула и прохаживаясь по комнате, порывистый, увлекающийся и очень искренний. И я, и приехавшая ко мне жена Милита Николаевна, и сестра моя Ольга Николаевна Кораблева, у которой я жил, были очарованы гостем. Нет, ему невозможно было не верить! Человек с таким открытым, мужественным лицом, с такими ясными добрыми глазами мог так поступить. Мог!
Всю оккупацию Павел Калистратович провел в родном Старом Бубеле, не раз помогал советским бойцам, бежавшим из гитлеровского плена, а после войны переехал в Советский Союз и сейчас живет под Ленинградом, работает на фабрике. Жена, Анна Васильевна, тоже работает, а сын Иван, который помог отцу предупредить советских людей, в 1951 году был призван во флот и служил на подводной лодке.
