Горбунов захлопнул ящик, запер на ключ. За окном канцелярии серел рассвет — мирный и тихий, как всегда.
7. Первые залпы
Люди стояли в блокгаузах, в окопах и ждали. Сжимая винтовки, напряженно всматриваясь и вслушиваясь в рассветную тишину. До четырех часов утра оставалось десять минут.
Никто не знал, что будет с ним через эти десять минут. Вспоминали ли они прошлое? Думали ли о будущем? Возможно. Но верно и то, что каждый из них жил настоящим и ждал. Ждал, не послышится ли из-за Буга первый выстрел, не появятся ли впереди неясные тени, не шелохнется ли травинка перед амбразурой.
Никто не мог знать, что с ним будет, что будет с родной заставой, со всей армией и с этой стороной, но если бы кто и мог знать — все равно: стоял бы сейчас и ждал, как будет стоять потом — до последнего патрона, до последнего вздоха.
Но все это будет потом. Будет все — и смерть, и великие испытания, и возмужание, и радость победы. Все падет на долю этих людей. Но это будет потом.
А сейчас они ждали.
Самыми первыми должны были встретить врага ефрейторы Иван Сергеев и Владимир Чугреев. Получив боевой приказ, они вышли с заставы и направились на правый фланг, где им было приказано расположиться. Впереди со сторожевой собакой шел Сергеев, за ним — Чугреев с ручным пулеметом. Еле заметная в темноте, мягкая от пыли проселочная дорога вела по ржаному полю, по сосновому лесу, мимо Крынок, маленькой лесной деревушки, потом поднималась на высокий обрывистый берег и уходила дальше, спускаясь вниз, к деревне Немирово на самом берегу Буга.
Все эти места оба пограничника исходили не раз и не два, вдоль и поперек, днем и ночью, зимой и летом, и все им было знакомо и привычно здесь. Они знали наизусть даже надписи на старинных могильных плитах около часовни в Крынках, знали, где какой куст растет вдоль дороги.
Но сейчас они шли по этим местам как бы впервые, возбужденные и встревоженные приказом. «Ваша задача: при переправе немецких войск через Буг открыть по ним пулеметный и ружейный огонь…»
Да, сейчас они шли не в обычный наряд. Впрочем, и в обычных нарядах всего можно ожидать. Такая уж служба! Выходишь с заставы — и не знаешь, вернешься ли живым. И ничего, привыкли. Привыкнуть ко всему можно.
Но сейчас…
И все же к концу дороги выдержка взяла свое. Привычно поднялись в гору, привычно свернули с тропы, прошли к самому обрыву, спрыгнули в неглубокий окопчик, осмотрелись.
Глубоко внизу серебрилась под звездами лента Буга. Позади одиноко чернела ветряная мельница. Справа и слева тянулся берег в кустах и траве. Неподалеку темнела глубокая воронка — след бомбежки в сентябре тридцать девятого года.
Чугреев установил ручной пулемет. Сергеев усадил собаку.
И вот теперь они должны были ждать врага. И если появится — встретить его самыми первыми.
Светало. Гасли звезды. Зеленая заря всходила у них за спиной. Белесый туман дымился низко над Бугом. В просветах чернела вода. В голубоватой дымке виднелись польские села. Справа — Гнойное с его высокой церковью; слева — Старый Бубель и Бубель-Луковиско с ветряными мельницами; еще левее — Бучице Старе и небольшой городок Янув-Подляска с длинным зданием государственного конезавода и духовной семинарией. А прямо через реку чернели леса — знаменитая Гноенщина, откуда и нужно ждать удара.
Все проглядывалось сквозь серые сумерки из этого окопчика на высоком обрывистом берегу.
— Как думаешь, много, немцев полезет? — спросил Чугреев, повернувшись к товарищу. Его еще совсем мальчишеское лицо казалось серым, а светлые обычно озорные глаза смотрели сурово и озабоченно.
— Когда полезут, тогда и увидим, — сдержанно ответил Сергеев, вглядываясь в чужой берег, играя желваками на смуглых скулах.
— Ну, а все же? — не унимался Владимир.
Сергеев повернулся к Чугрееву, взглянул на него. В карих глазах сверкнул недобрый свет.
— Ты чего?
— Если полк полезет? — упрямо повторил Чугреев, не отводя взгляда от недобрых сейчас сергеевских глаз.
— Если полк, все равно будем стоять и бить гадов! — твердо сказал Сергеев и выпрямился в окопчике.
Овчарка посмотрела на него, и беспокойно навострила уши.
— Фу-у, все в порядке, Знльда, — тихо сказал ей Сергеев.
— Расположить бы здесь отделение! — с завистью проговорил Чугреев. — Дали бы жару! А то у меня всего три диска… Ну, ничего, мы им живыми не дадимся, умирать так с музыкой!
Неделю назад он послал домой, в деревню Акимовку Запорожской области, письмо, в котором, между прочим, писал: «…Это письмо будет, возможно, последним, но вы, родные мои, не волнуйтесь. Что бы со мной ни случилось, жизнь даром я не отдам». Оказалось, что это действительно было его последнее письмо.
У Чугреева жили в Акимовке отец, мать и младшая сестра, а Сергеев был круглый сирота и писем почти никому не писал и ниоткуда не получал. И уверял, что не любит писать письма и разводить всю эту «лирику». Но в глубине души он немного завидовал своему товарищу, его письмам, рассказам о доме; и ему, Сергееву, было, конечно, обидно, что он такой одинокий на всем белом свете. Вот недавно, когда он задержал сразу семерых нарушителей границы и получил пятнадцать суток отпуска, он не знал, куда и к кому поехать на эти две недели. Хорошо, что Володя Дорофеев, однокашник и сосед по койке, предложил: поезжай к моему отцу, в деревню Лука Псковской области. Ну, взял и поехал. И еще больше затосковал в многолюдном и дружном кругу Володиной родни. По виду не подавал и время провел в гостях весело.
Он вообще никогда не подавал виду, что ему тяжело, и никогда ни на что не жаловался.
— Вот это другой разговор! — похвалил Сергеев и улыбнулся запальчивой готовности друга «умереть с музыкой».
Но враг не появлялся. Туман над рекой рассеивался. Небо светлело все больше.
— Знаешь, Иван, может, на сегодня и обойдется? Уже совсем светло стало, — сказал Чугреев, снимая фуражку и вытирая вспотевший лоб.
Но Сергеев с беспокойством наблюдал, как Зильда встала на задние лапы, высунула голову из окопчика и сердито заворчала.
На реке из тумана выплыла большая резиновая лодка, она приближалась к нашему берегу. И на наш берег направил ручной пулемет солдат в каске, сидящий на самом носу лодки. Четыре солдата гребли, шестеро сидели по бортам, а на корме был офицер. И этот офицер и шестеро автоматчиков на бортах тоже всматривались в наш берег.
Лодка держала курс прямо к обрыву, оставляя за собой длинные усы волн. Сергеев и Чугреев молча наблюдали за нею.
Граница здесь проходила строго посередине Буга, лодка уже пересекла ее. Не оставалось сомнений, что немцы намерены высадиться на советский берег.
Конечно же, им было страшно, Сергееву и Чугрееву, в эти минуты. Только глупец не испытывает страха перед смертным боем. А тут — первый бой в жизни, да еще двое против двенадцати. И неизвестно, что будет дальше.
— Ударим, как только станут высаживаться, — глухо сказал Сергеев.
— Ага, — ответил Чугреев.
У них было три диска на ручной пулемет, по два боекомплекта патронов на винтовку и по четыре гранаты «лимонки» на брата. Не так-то много для настоящего боя, но не так уж и мало, если учесть такие
