июня.
Часы, оставшиеся до наступления темноты, человек, приехавший вместе с Солдатовым, провел безвыходно в том самом кабинете, где шло совещание.
Тем временем капитан Кондратьев, начальник штаба комендатуры, сел на коня и поехал в Новоселки. Через полчаса он был уже там. Въехал во двор заставы, спешился, молча выслушал рапорт вышедшего из казармы Горбунова.
Тот заметил в нем перемену. Всегда такой внимательный, с постоянной мягкой улыбкой на лице, капитан Кондратьев сейчас был сух и чем-то озабочен.
— Шумер Павел у себя? — спросил капитан и кивнул на хату рядом с заставой, где жила семья Шумеров.
— Должен быть у себя, — ответил Горбунов, догадываясь, зачем капитану понадобился Павел Шумер.
— Хорошо. Занимайтесь своими делами, меня сопровождать не надо. — Кондратьев круто повернулся и пошел со двора заставы.
Вот и двор Шумеров. Ветхий плетень. Хата под соломенной крышей. Сарай. Капитан отлично знал: живут здесь бедняки. Сам старик, Алексей Иванович, был отдан сюда в примаки из деревни Огородники, где жили его родители, обзавелся семьей, кое-как построил эту хату. Земли и скота не хватало, и он занимался отхожим промыслом — плотничал. В плотники пошел и его сын Павел. Оба были люди смелые, дружили с пограничниками и помогали им при случае, особенно молодой — Павел Алексеевич. Он-то и нужен был сейчас капитану Кондратьеву.
…Они поговорили накоротке, в саду Шумеров, в густом малиннике, чтобы никто не видел и не слышал их.
— Резиновая лодка в исправности, Павел Алексеевич? — спросил Кондратьев.
— В исправности, — сказал Шумер.
Был он невысок ростом, сухощав и остронос, лет ему было тридцать пять — тридцать шесть, но выглядел он старше, носил галифе, купленные по случаю, и старые хромовые сапоги.
— Сегодня к десяти часам вечера будьте с лодкой на берегу Буга.
— Хорошо, — кивнул Шумер.
Капитан, собираясь уходить, улыбнулся:
— Ну, что у вас тут слышно дома, Павел Алексеевич?
— Все в порядке, товарищ капитан! — улыбнулся, в свою очередь, Шумер.
— Вот и хорошо! Значит, договорились? — прощаясь, сказал Кондратьев.
— Договорились.
И все. Больше ни слова. Шумер ни о чем не расспрашивал, ни про что не болтал, был исполнителен и точен, как военный.
Возвращаясь в Волчин, Кондратьев думал: «Что бы было с нашей службой, если бы не помощь таких вот людей?! Они и уши наши, и глаза, и помощники во многих делах».
В половине десятого вечера капитан Кондратьев, капитан Солдатов и приехавший с ними человек в штатском сели в отрядный грузовик и выехали в Новоселки. Ехали молча.
Человек в штатском был родом из этих мест, жил около Бреста и за Бугом имел много родственников. Кроме белорусского и русского языка, он знал польский, немецкий и легко мог сойти за жителя той стороны. И когда сегодня утром капитан Солдатов приехал к нему и попросил переправиться на тот берег, посмотреть, что делают немцы, и срочно вернуться обратно, он, немного подумав, согласился. Согласился без громких слов — просто сказал: «Хорошо».
И все же сейчас, сидя рядом с капитаном Солдатовым в кузове грузовика и поглядывая на темнеющее небо, он не мог не испытывать тревоги и не задумываться над тем, как пройдет переправа.
О том же думал и капитан Солдатов. Не услышат ли немцы плеск весел? Не перехватят ли разведчика, как только он ступит на берег? А если и не перехватят, то удастся ли ему что-нибудь увидеть и услышать? И не «что-нибудь», а то, что указывало бы на начало войны завтра в четыре часа утра.
Капитан Солдатов не первый год на границе. Десять лет на самом переднем крае. А воевал еще в гражданскую, пятнадцатилетним парнишкой. И беляков бил, и на гражданке работал, и шпионов ловил на границе — всю жизнь в напряжении, а иначе и жить было бы неинтересно. Все было бы хорошо — и работа нравится, и на днях к «майору» представили, и жена его любит, и две дочки с сынком растут, — если б не подкачало здоровье: недавно открылся туберкулез легких. Сказалось все-таки постоянное напряжение…
Жена уговорила взять путевку в туберкулезный санаторий и очередной отпуск. Очень она беспокоится за него, Мария Алексеевна, Машенька… Двадцать третьего июня, в понедельник, должен уехать. Железнодорожный билет уже в кармане, и чемодан уже собран в дорогу. И вдруг — бац! — вчера приказали возглавить операцию, выехать в Волчин и Новоселки. Сказал Машеньке, что сегодня к вечеру вернется, и уехал. А когда теперь вернется — разве ж кто знает?
Ну, да черт с ним, с туберкулезным санаторием! Лишь бы сейчас переправу удалось провести. И хорошо, если бы не было никакой войны.
…Не заворачивая на заставу, они миновали Новоселки и поехали дальше к Бугу. Темнота уже окутала песчаные холмы, кусты и молодые сосны.
Не доезжая километра до реки, на тихой поляне Кондратьев остановил машину. Все, кроме шофера, сошли. Водителю было приказано, не зажигая фар, дожидаться, а Солдатов, Кондратьев и человек в штатском пошли к Бугу. Шли узкой тропинкой, гуськом.
Было уже совсем темно, когда они остановились на берегу реки. Кондратьев свистнул два раза иволгой. В ответ из черных кустов свистнули трижды.
— Здесь Шумер, — шепнул Кондратьев Солдатову.
Они осторожно пробрались в кусты. Шумер дожидался их, сидя на корточках рядом с надутой резиновой лодкой.
— Все в порядке? — спросил Солдатов.
— Да, — ответил Шумер.
Все четверо вглядывались в противоположный берег. Он чернел низкой стеной кустов. Там было на редкость тихо. И так же тихо, неторопливо текли серебристые воды Буга. Пахло ивняком и цветущей мятой.
Стояли в ожидании около часа. На том берегу было по-прежнему тихо, безлюдно.
— Можно переправляться, — разрешил Солдатов.
В комендатуре он подробнейшим образом проинструктировал разведчика и сейчас сказал только: «Желаю успеха» — и пожал руку. — А вы сразу же возвращайтесь, — обратился он к Шумеру. — Мы вас будем ждать здесь.
И тоже пожал руку. Капитан Кондратьев пожал руки обоим и напутствовал шутливо:
— Ну, ни пуха ни пера…
Потом они в полной тишине спустили лодку на воду, Солдатов и Кондратьев поднялись в кусты и стали ждать, а Шумер повез разведчика к чужому берегу.
До самого берега оба не произнесли ни слова.
Шумер греб без единого всплеска. Весла, как в пустоту, окунались в медленную, маслянисто-черную воду. На быстрине лодку стало сносить к высоким кустам, но так и было рассчитано — высадиться в самом густом, высоком кустарнике.
Он приближался — чужой, настороженный, притаившийся берег.
Шумер знал в кустах рыбацкий лаз, выходящий к реке, и греб прямо к нему, чтобы разведчику не продираться сквозь заросли и не наделать шуму.
Лодка с легким шорохом ткнулась в песок; разведчик, сидевший на носу, поднялся и шагнул на берег. Постоял, прислушался и, махнув Шумеру рукой, скрылся в кустах. А Шумер еще немного подождал — все ли в порядке? — и медленно поплыл обратно. Слава богу, кажется все пока обошлось хорошо…
