– Что? – не понял Джералд.
– Так по-немецки звучат эти слова. Я их понимаю, сэр. В памяти всплывают.
– Вот как? – милорд подумал и решительно сунул в руки Ойгена пергамент. – Взгляни, может ты сумеешь прочесть?
– Не-е, – замотал головой австриец. – Я и на германском-то читаю не очень... Только если буквы большие и хорошо напечатаны. А если вы попробуете мне почитать бумагу вслух? Может, сумею узнать наречие?
– Попытайтесь, Джералд! – поддержал Ойгена заинтересовавшийся доктор. – Молодой человек черпает знания из источника, бывшего запертым тринадцать столетий, может быть, Хаген... э... невольно поможет нам?
Лорд Вулси попытался продекламировать несколько первых строк, но Ойген только пожимал плечами. Вероятно, произношение было неверным – уже тысячу с лишним лет на языке вестготов никто не разговаривал.
– Ничего не выйдет, – признал Шпилер через некоторое время. – Фонетика готского гипотетична, хотя это удивительно: про франков, история которых нам известна в мельчайших подробностях мы знаем почти все, но язык подданных династии Меровингов не сохранился – его заменяла римская латынь, а затем норманно-французский. А про бытие вестготов можно узнать только из отрывочных сведений латинских авторов, но благодаря епископу Ульфиле нам достался в наследство их язык. Еще одна историческая загадка.
– Хотите сказать, что в мире ничего не происходит просто так, и словарь готов еще потребуется грядущим поколениям? – усмехнулся Джералд. – Зачем же? Народа готов не существует, его наречием не пользуется никто, кроме университетских профессоров-лингвистов...
– Не забудьте, милорд, что каждый язык несет в себе отрывки древних знаний, своеобразную магию, – В непонятной уверенностью ответил Шпилер. – Помните сочинения литератора Гюстава Майринка, оживившего старинную богемскую легенду о глиняном человеке, Големе? Голема создал пражский раввин Иегуди Леон Бен-Бецалель в начале XVII века – глиняный болван оживал оттого, что статуе вкладывали в рот свиток с тайным заклинанием, составленным из определенных букв еврейского алфавита. Иудеи придают огромное значение слову и разнообразию чисел – есть даже такая эзотерическая наука... э... наверное, более псевдонаука: каббалистическая нумерология. Евреи верят, что познав нужное сочетание букв или цифр, можно достичь почти божественного величия. Если таковое возможно в языке древних обитателей Палестины, то почему нельзя использовать похожий принцип в английском, немецком или любом из других языков? Готский, кстати, немногим старше еврейского... И не забудьте Святое Писание: «В начале было Слово». Мир создан именно посредством слова.
– Хорошо, хоть не телеграммы... «Да будет свет тчк подробности письмом». Мы все глубже погружаемся в омут мистики, – сокрушенно вздохнул милорд. – Господи, как я надеюсь на то, что наш опасный груз достигнет Парижа без приключений.
– А я бы плюнул на груз с Печальной Клизмы[18] и рассчитывал на отсутствие приключений у нас лично, – прокомментировал Тимоти, закончив концерт Вагнера a’capella. – Джентльмены, не забудьте, мы доселе на землях Великогерманского рейха. Франция на траверзе, но я боюсь неожиданностей. Хотя, как говаривал Билли Шекспир, «ну и переполох, когда подвох наткнется на подвох»...
Тим механически коснулся рукой нагрудного кармана пиджака, где хранился револьвер. Лорд Вулси поморщился: сама мысль о перестрелке на границе или о чем-либо подобном вводила его в дрожь. Тут не Рейн, благополучно уйти по воде не получится, особенно опираясь на помощь древнего демона, до следующего утра оставшегося в Страсбурге.
До границы оставалось миль десять-двенадцать. Прекрасная наезженная дорога вела от города через крутые холмы и деревеньки наподобие Брюмата или Окфельдена к берегам Саара и городку, получившему имя благодаря реке, – Саарбургу. Там, на окраине, и находится мост, одновременно являющийся нейтральной полосой между Империей и Республикой. С каждой стороны – таможенная управа и армейский пост.
Остается всего ничего: перебраться с южного берега Саара на северный. И так, чтобы не привлечь к себе внимания со стороны настороженных властей Германии.
Джералд, совершенно не ждавший от господ революционеров столь внезапной пунктуальности и вызывающей уважение честности, встретился в восемь вечера с посланником герра Либкнехта, обговорил детали и прогулялся в консульство за пятью выписанными паспортами. Документы оформили блестяще – визы, отметки о прибытии в Империю, подписи. В распоряжении эсквайра Реттендона находился прекрасный штат фальсификаторов, способных помочь подданному Британии в тяжелый час. Имена, конечно, были придуманы, но в целом истинность бумаг не подлежала сомнению.
Тяжеленный деревянный ящик был доставлен в консульство при первой же возможности, опечатан в присутствии Джералда шестью сургучными блямбами с оттиском в виде королевского герба островной монархии и завтра же, первым поездом должен был отправиться в Париж. Досматривать дипломатическую почту запрещено. Но если вдруг досмотрят по особому приказанию имперских властей из Вормса или самого Берлина – не миновать старине Ларри большого скандала! «Дипломатический» груз подобного рода вызовет множество вопросов, и далеко не самых лицеприятных.
Наконец, за два часа до полуночи, концессия в полном составе прибыла на грязную улочку позади городского вокзала. Воняло жженным углем, гудели паровозы, громыхали на рельсах перегоняемые на запасные пути вагоны. Страсбург – крупный железнодорожный центр, отсюда отправляются поезда на Париж, Реймс, в Италию через земли Альпийской республики, на север к промышленным городам Рейха... Тут пересаживается множество отдыхающих из всех стран Европы, собравшихся посетить швейцарские курорты, целебные воды Баден-Бадена или ренессансные города Итальянского королевства. Затеряться несложно.
Их ждали. Семеро молодых людей, казавшихся либо квалифицированными (а, значит, обеспеченными) рабочими, либо мелкими приказчиками, или сыновьями торговцев. Все как один высокие, обладавшие «типично германской» белокуро-суровой внешностью, широкоплечие и невозмутимые. Господа конституционные демократы предоставили лорду Вулси старинную, но опрятную карету-дилижанс и легкую пролетку, в которой должна была ехать охрана.
С тем и выехали. Пролетка, с несколькими головорезами герра Либкнехта впереди, запряженная четверкой карета следует за ней в пятидесяти ярдах. Полицейские посты на рубежах города пройдены беспрепятственно. Вперед! До Франции осталось всего три-четыре часа конного хода! А через границу вас, господа, переправят. Не стоит беспокоиться.
– ...Выходи! – громыхнул над ухом задумавшегося Джералда басовитый германоязычный раскат. Милорд даже не сразу сообразил, что карета остановилась! – Выходи быстро! Руки поднять всем! Шевельнетесь – стреляем!
– Какого хрена?!. – взревел проснувшийся Тимоти, но было слишком поздно. Чья-то ловкая рука сунулась за отворот лацкана и мгновенно изъяла принадлежавший американцу «Смит-Вессон». – Джерри?
Джерри обескураженно молчал. Обе дверцы кареты распахнуты. В свете тусклых масляных фонариков различимы четыре фигуры «охранников», по две с каждой стороны. За их спинами – другие. И все вооружены. У предводителя, отдававшего команды, курок на револьвере взведен. Рожи самые зверские.
Брегет в жилетном кармане милорда с фальшивой радостью отзвонил первый час пополуночи.
– Выйти, – уже спокойнее приказал главный, увидев, как напуганные столь нежданной сценой пассажиры кареты медленно подняли ладони к голове. Раскинувшаяся по холмистым равнинам звездная тьма не сулила ничего хорошего. – Медленно! Сначала вы, милорд.
У оторопевшего милорда кто-то из тевтонов быстро выхватил из рук черную папку с тремя геральдическими пчелками.
Джералд, оступаясь, шагнул через две ступеньки откидной каретной лесенки. Под подошвами чуть скрипнул крупный песок. Остальные члены проклятой Фафниром концессии вышли следом. Монброн и доктор недоумевали, Тимоти шепотом сквернословил, Ойген сурово молчал.
