Фафнир, загадал бы одно-единственное желание – глубокую-глубокую горячую ванну, лавандовое мыло и…
– Хватит с нас на сегодня желаний, – хмуро перебил Ойген. – Выкуп мы получили. Теперь ни дракон, ни его проклятие над нами не властны. Песнь о Нибелунгах закачивается.
– Разве? – возразила Ева. – Фафнир остался. Его сущность неуничтожима. Нельзя убить дракона. Зигфрид, взяв меч Вёлунда, тогда лишь заставил Фафнира покинуть материальное тело… Нельзя убить ветер или дождь.
– Но можно от них защититься, – сказал в ответ Барков. – Наш дружок-дракон – не абсолютное зло. Не Люцифер и не Мефистофель, не Падший ангел, не антитеза Господу Богу. Он – стихия… Стихия, изначально назначенная разрушению. Раз есть стихии творящие и созидающие – музы, вдохновляющие поэтов и живописцев, ангелы, дающие женщинам радость материнства, да в конце концов обычные зернышки, и которых проклевываются васильки на поле! – следовательно, должна иметься и противоположность! Мир в равновесии. Сколько белого, столько и черного.
– …Да только нельзя позволять черному доминировать, – сказал Джералд. – Хорошо, пускай – Фафнир это часть Универсума. Но ведь не зря Вёлунд создавал свое оружие! Оружие, на чей зов и пришел дракон, увидев в нем смертельную опасность для себя!
– Равновесие, – подтвердил Ойген. – Вёлунд-кузнец стремился к гармонии мира, создавая свои доспехи, изначально предназначенные для богов Асгарда. Вёлунду нравилась материальная вселенная, он стремился ее сохранить – что-то противопоставить силам хаоса, перебороть пророчество Вельвы и не допустить Рагнарёк, когда разрушение возьмет верх над упорядоченностью. Вот вам и тайна клада Нибелунгов. Как все оказалось просто…
– Просто? – почесав в затылке, переспросил Тимоти. – Это может быть вам, людям, глубоко чувствующим, просто. А я обычный парень из Техаса. Вот мистер Вершков такой же, хоть и Оксфорда не заканчивал. Объясните на пальцах! Что мы раскопали?
– Тимоти, дружище, – вздохнул Ойген Реннер. – Когда-то давно существовал совсем другой мир. Не такой, как сейчас. Когда Творец на долгое время устранится от своего творения, оставив его на попечение «серых ангелов», существ, оставшихся нейтральными во время битвы Люцифера и Бога, после которой Восставший был низвергнут за пределы мира в место, называемое «адом».
– Это я знаю.
– Так вот. «Серые ангелы» были сосланы в тварный Универсум. К нам. Людям. Учить, помогать, покровительствовать. Этих ангелов именовали богами – Один, Зевс, Меркурий, Иштар, Осирис… Одни справлялись, другие нет. Я понятно объясняю?
– Вполне.
– Но кроме богов были и другие силы. Стихии. Вроде Фафнира. Богам не подвластные. Боги решили, что стихии, особенно разрушительные – противники, враги. И надо создать оружие против них. Оружие, способное остановить или усыпить стихию. У Вёлунда – думаю, он был «серым ангелом», – это получилось. Зигфрид сделал так, чтобы Фафнир заснул… Но перед этим артефакты Вёлунда успели разойтись по всем сторонам света. Зигфриду достались шлем и меч, Аттила отобрал у кого-то из римлян, не знавшего, каким сокровищем обладает, лорику и щит, куда подевались остальные предметы, пока не известно… И Аттила сумел использовать попавшие к нему в руки волшебные вещи.
– Как и ты нынешним утром?
– Верно. Не появись Фафнир, резни удалось бы избежать – щит заставил бы драгун уйти… Но проклятие Нибелунгов учуяло, что пробудилась направленная против него сила, и прилетел договариваться.
– Так! – воскликнул Тимоти. – Есть подозрительная нестыковочка! А что ж ты не взял у присутствующего здесь Джерри шлем с мечом, – куда более сильные, по твоему же утверждению! – и сразу не использовал против дракона? Еще в прошлый раз? На Рейне?
– Потому что они фальшивые. Идеально выполненные копии.
– Что? – вытаращился лорд Вулси. – Как фальшивые? Почему ты мне не сказал? А где тогда настоящие?
– Об этом знает только Хаген. Который теперь снова заснул. Мне, Ойгену Реннеру, он об этом не рассказал. Заметил только, что слишком много белого в мире – тоже плохо. Он их спрятал, когда убил Зигфрида, начавшего сходить с ума от осознания собственного всемогущества. Хаген оказался самым дальновидным и разумным из всей… Кхм… Ева, как вы говорили?
– Из всей нашей бешеной семейки, – твердо сказала Евангелина. – Да-да, господа. Предлагаю поднять тост за семью. За нас. За Нибелунгов.
– А мы с Прохором тогда кто? – хитро улыбнулся Барков.
– Вы? Этцель с сыном. Подходит?
– Ох, братец Прохор, вот нас и породнили мистическими узами. Пьем стоя, господа. За невероятное семейство! Между прочим, Кримхильда, вы-то собираетесь за Этцеля замуж?
– Зная вас, граф, я над этим любопытным предложением подумаю.
Литерный прогрохотал через разъезд Вендичаны и ушел в ночь, к Киеву.
Петербург встретил курьерский из Чернигова августовской грозой и ливнем. Состав прибыл в столицу по Московско-Виндавской железной дороге и остановился у первого перрона Царскосельского вокзала, что на Загородном проспекте, возле Семеновского плаца и ипподрома. Господ концессионеров препроводили к боковому выходу, усадили в автомобили и повезли прямиком в знакомую «Викторию», где уже были подготовлены номера.
– Отдыхайте и ни о чем не заботьтесь, – сказал Баркову незнакомый жандармский капитан, встречавший путешественников на вокзале. – Как погляжу, багажа у вам нету вовсе?
– Один небольшой ящик, мы предпочтем взять его с собой.
– Как угодно. В отеле предоставлен открытый счет, все будет оплачено министерством двора. Господин Свечин просил передать, что зайдет завтра во второй половине дня. И пожалуйста, не покидайте пока гостиницу, к иностранцам в городе отношение настороженное.
– Я могу жить у себя на квартире, на Каменноостровском.
– Извините, но таковы инструкции господина подполковника. Все необходимое вам немедленно доставят.
Под «необходимым» подразумевались более чем насущные вещи – бритвенные приборы, приличная одежда, дамские принадлежности для Евангелины, папиросы, в конце концов обычнейшее нижнее белье! Ничего ведь не осталось!
– Дом, родной дом, – процитировал Джералд известного английского поэта, узрев в номере накрытый стол с легкими закусками и роскошный банный халат. – Бог мой, снова утренняя газета, цейлонский чай со сливками, одеколон и сигары после ужина! Старею, ничего не поделаешь – хочется комфорта.
– Между прочим, относительно газет, – любознательная Евангелина забрала у консьержа все имевшиеся в наличии издания. – За последние дни мы пропустили множество интереснейших событий!
– Позже, позже, – взмахнул руками лорд Вулси. – Мадемуазель, давайте разойдемся по своим комнатам, приведем себя в порядок и лишь затем примемся за прессу!
Ева не зря сразу же вцепилась в «Санкт-Петербургские ведомости» и некоторые иностранные издания, еще не запрещенные цензурой, начавшей зверствовать немедленно после введения военного положения. Если в Российской империи, даже после начала войны с Австро-Венгрией и неслыханной перетряски в среде высшего дворянства и чиновничества, уже закончившейся несколькими громкими смертными приговорами за измену, обстановка оставалась сравнительно спокойной, то Европа полыхала.
Обстановка на австрийском фронте складывалась для русских благоприятно, особенно после заявлений Николая Николаевича и кайзера Германии Вильгельма о взаимном нейтралитете – по сведениям, кайзеррейх оказывал на Вену сильнейшее давление, с целью немедленно заключить перемирие и признать бессмысленность этой авантюры, на которую спровоцировали Франца-Иосифа определенные круги.
Австрийцы продвинулись вглубь территории неприятеля немногим более чем на сорок верст, наступление Первой австро-венгерской армии у Красника было успешно отражено, Люблин-Холмская операция продолжалась, на прочих участках фронта шли позиционные бои местного значения.
