батюшки? Вспоминаю эту фамилию по событиям на Марсе в конце февраля, Казаков рассказывал.
– Рамон сейчас выполняет роль моего телохранителя. С ним еще двое отморозков из числа папиных церберов, остальные – научный персонал.
– Я могу быть знаком с кем-то из ваших коллег? – спросил Гильгоф. – Борис Валентинович достаточно обеспечен для того, чтобы нанять самых крупных ученых, а я достаточно долго вращался в академической среде.
– Ошибаетесь, – улыбнулась Лола. – Папа делает ставку на талантливую молодежь, которой в обычных земных Университетах еще расти и расти до ученых степеней и высокооплачиваемых постов. Более чем разумная политика, могу вас уверить, – ребята зарабатывают колоссальные деньги, им доступна любая, самая редкая техника и открыт доступ к информационным ресурсам всего мира. Отдача невероятная, особенно если учитывать их увлеченность делом и страстное желание работать. Впрочем, о научном руководителе вы могли слышать – Арман Клавье, кафедра теоретической физики Сорбонны.
– Как вы сказали – Клавье? – На лбу Гильгофа образовались благородные морщины. – Ну конечно же! Тот самый «доктор Франкенштейн», о котором года три назад писали все газеты! Осужден на тридцать пять лет за убийство с отягчающими обстоятельствами – по его вине погибли восемь студентов, суд посчитал, что взрыв в лаборатории не был случайным. А через полгода господин Клавье самым таинственным образом исчез из тюрьмы Тампль в Париже, поиски не дали результатов... Ваша работа?
– Папина, – фыркнула Лолита. – Клавье не виноват, судебная ошибка. Так зачем же умному человеку, вполне способному послужить человечеству, принявшему образ моего родителя, гнить за решеткой? Организовать побег было несложно – без взяток не работает машина нашей жизни. Затем мэтра Армана и его семью переправили на Марс, в «Кидонию». Теперь он счастлив настолько, насколько может быть счастлив серьезный ученый, столкнувшийся с загадкой вселенского масштаба и колоссальной значимости. Остальные в его группе – юноши бледные с горящими взорами, компания жадных до знаний и денег вундеркиндов, считающих моего отца полубогом.
– Если бы за такую человеческую черту, как практичность, давали орден в трех степенях, то Борис Валентинович стал бы полным кавалером с бантом и наградной саблей, – заключил Гильгоф. – Жаль, что в молодости он направил свою энергию... гм... в предосудительное русло.
– Кто из вас без греха, пусть первым бросит камень, – индифферентно отозвалась Лола. – За спиной каждого человека можно найти черный след, исключения настолько редки, что лишь подтверждают правило. Но ведь сейчас папа другой, верно? Встал на путь исправления и сотрудничества с администрацией, да простят мне этот похабнейший канцеляризм с запахом баланды.
– Где вы только нахватались подобных терминов, Лолита? – усмехнулся доктор.
– Пообщаешься с некоторыми папиными дружками – и не такое услышишь... Кстати, горы остались позади, мы летим над равнинной частью материка. Неприглядное зрелище, не находите?
Прижавшись лбом к квадратному иллюминатору, расположенному справа и позади от кресла первого пилота, я начал пристально разглядывать поверхность планеты. «Роммель» шел на высоте одиннадцати километров, детали рельефа просматривались плохо, однако было прекрасно видно, что земля Карфагена мертва. Цвета самые унылые – бурый, мышино-серый, болезненно-розовый с грязными черными разводами. Один раз взблеснула солнечными бликами лента широкой реки, потянулись лужицы обширных болот, и я впервые углядел скупые пятна зелени. Ни единого движения, даже редкие облака кажутся статичными и неподвижными.
Я непроизвольно перевел взгляд на тактическую панель: монитор биосканера недвусмысленно свидетельствовал, что в данном районе биологическая активность составляет два-четыре процента от земного стандарта, принятого для субполярных областей. На Земле в этих широтах зеленели хвойные таежные леса, Карфаген же оказался безжизнен и холоден, хотя в этом полушарии планеты стояла поздняя весна...
Вскоре я рассмотрел явно искусственное образование – кольца строений, рассеченные звездообразной линией широких улиц. Брошенное поселение, жители которого сгинули по неизвестной нам причине. От городка на юг вела четко различимая дорога, светлая извивающаяся ниточка, обходившая темно-серые холмы.
Через сорок пять минут «Роммель» перешел на дозвуковую скорость и начал снижение, шуршание атмосферных двигателей стало более глухим. Челнок прошил плотную облачность, сгустившуюся над местом посадки, голубое небо и яркое солнце исчезли, заместившись серым однообразием Карфагена.
– Сделаю круг над городом, – сказала Лолита, плавно поворачивая штурвал. – По крайней мере будете иметь представление о сцене, на которой разыгрывается наш спектакль...
Никаких особых отличий от видеозаписи, продемонстрированной нам Лолитой несколько дней назад, я не заметил. Однако, когда смотришь своими глазами, развалины чужого мегаполиса выглядят куда более внушительно – масштабы потрясают. Радиус не менее двенадцати километров, тысячи зданий, широченные проспекты. И везде четкие отпечатки пронесшейся над городом катастрофы.
– Это все фигня, – сморщила носик Лола. – Ну да, гора артефактов, непаханое поле для ксеноархеологов. Но то, что находится за границей поселения, способно повергнуть в шок самого уравновешенного человека. Топайте в салон и пристегнитесь, заходим на посадку...
«Роммель» приземлился возле одного-единственного белоснежного лабораторного комплекса, развернутого в полукилометре от окраинных домов мертвого города. Возле трапа нас поприветствовали двое – отлично вооруженный смуглый красавчик в «полярном» камуфляже и широкоплечий темноволосый господин средних лет с застенчиво-робким взглядом и темной шкиперской бородкой. Последний, завидев моих собак, опасливо попятился, латинос же наоборот – улыбнулся. Видимо, любит животных.
– Рамон Аурига, Арман Клавье, доктор физики, – быстро представила нас Лолита. – Надеюсь, вы подружитесь. Этим людям, Рамон, я доверяю безоговорочно, можешь не оглядываться даже в случае, если они стоят у тебя за спиной. Как успехи, доктор?
– Собаки не кусаются? – осведомился Клавье, хмуро рассматривая громадных норвежских волкодавов, настороженно водивших носами, – Альфа и дочурки не понимали где оказались.
Воздух, даже на мой непрофессиональный взгляд, здесь был необычен: в отличие от насыщенного ароматами разнотравья теплого ветерка Гермеса тут ничем не пахло, а воздух казался спертым, будто в старом погребе. Причина ясна – слишком мало растений, перерабатывающих углекислоту в кислород, и чересчур убогая биосфера.
– На собачек мсье Аркура можете не обращать внимания, они самодостаточны и хорошо накормлены, – прохладно отозвалась Лола. – Я, кажется, спросила о новостях.
– Восемь миллионов, по предварительным оценкам, – сказал господин Клавье. – Учитывая площадь рва, плотность размещения остовов и глубину...
– Восемь миллионов – чего? – поднял брови Гильгоф. – Может быть, коллега, вы введете нас в курс дела?
– Объяснять придется долго, – покачала головой Лолита. – Впрочем... Веня, вы знакомы с понятием «холокост»?
– Гм... Лола, если вы не забыли – я еврей. Сей печальный термин занимает весьма значительное место в истории этноса, к которому я принадлежу. Если вам требуется расшифровка – пожалуйста: с середины ХХ века холокостом называлось организованное и целенаправленное уничтожение евреев во времена Адольфа Гитлера. Позже этим словом начали именовать любой геноцид по национальному или религиозному признаку... Минутку! Вы хотите сказать, что...
– Именно это и хочу сказать, – отрезала Лолита. – Население Карфагена уничтожалось донельзя организованно и весьма целенаправленно. Рядом с тем, что я вам сейчас покажу, все геноциды Земли покажутся малозначащими и недостойными внимания инцидентами провинциального масштаба. Только в ближайших окрестностях мы обнаружили девять гигантских могильников, доктор Клавье занимается исследованием одного из них. Восемь миллионов трупов людей, представителей нашего биологического вида. Каждый человек был хладнокровно и безжалостно убит. Самый настоящий Освенцим. Только размах куда более впечатляющий, на порядки превосходящий «производительность» концлагерей нацистов. Это вам не миллионы уничтоженных русских, поляков или евреев. Здесь погибли миллиарды. Тотальное истребление в масштабах целой планеты. Сверххолокост. Понятно?
– Господи... – Веня заметно побледнел, да и я вздрогнул. Крылов беззвучно выматерился. Собаки
