— Терпение, мой мальчик, терпение, — невесело усмехнулся Фальконе. — Я забросил кое-какие крючки; теперь требуется немного подождать — надеюсь, не слишком долго.
— Кому вы телеграфировали, сэр?
— Я, скажем так, обратился в высшие сферы.
— Незримое масонство?!
— Оно самое. Я дал знать о нас… гм… главе одного из семейств, стоящих у кормила подлинной власти. Его имя все равно будет для вас пустым звуком; скажу лишь, что он с самого начала был в курсе наших поисков. Собственно, он и является их инициатором.
— И что же вы ему сообщили?
— Все. Все, что с нами произошло, — разумеется, в выгодном для нас ключе. Кстати, не сомневаюсь — Огюст поступил бы точно так же, если бы дал себе труд хоть немного задуматься. К сожалению, он неадекватен последнее время. Подозреваю, виной тому некий недуг, разъедающий его разум.
— Сифилис? — гадливо поморщился Джек.
— Не знаю, все может быть. Во всяком случае, наш патрон просто обязан как-то отреагировать на мое послание. Надеюсь, он лишит Легри всех полномочий — и возложит миссию на меня.
— А что, если на этот раз…
— Сильно сомневаюсь, — покачал головой Фальконе. — Я долго размышлял… Что-то хранит Инкогнито, Джек. Что-то, выходящее за рамки наших представлений. Полагаю даже, он неуязвим — ну, или почти неуязвим. Снаружи эту крепость не взять, только изнутри, заронив зерна сомнений…
— И вы уверены, что вам удастся…
— Договориться с Осокиным? Интересный вопрос.
Полагаю, у меня неплохие шансы. Не сочтите за обиду, мой мальчик, но вы даже не представляете, насколько мощное оружие тот забавный розовый отросток, что находится у нас во рту. Огюст, при всех его талантах, просто мясник. Ему никогда не подняться выше Карающего Меча Братства — я же одолел эту ступень давным-давно.
— Вы хотите сказать, что были… профессиональным убийцей?! — в изумлении воскликнул Мюррей.
— Ради бога, Джек, забудьте вы, наконец, терминологию желтой прессы, — поморщился Сильвио. — Да, я карал отступников и, к слову сказать, делал это куда более изящно, чем наш с вами общий знакомый. Поймите, на этом пути привычные вам нормы морали и нравственности — пустой звук. К тому же, как я сказал, данный этап остался далеко позади: теперь мое единственное оружие — слово.
— Как же называется ваш нынешний титул в иерархии Братства? — полюбопытствовал Мюррей.
— Мастер Совершенный Пастырь.
…Посланные в погоню катера прибыли на базу глубокой ночью. Это было бесславное возвращение: из четырех судов на плаву осталось только три, к тому же один из катеров имел серьезные повреждения — его тащили на буксире. Были и убитые, и раненые. Одним из пострадавших оказался Огюст Легри. Француз стоял на носу передового катера, и первый взрыв прозвучал у него за спиной — когда цепь, соединяющая мины в смертельное ожерелье, намоталась на гребное колесо. Фрагменты стальной оболочки и острые щепы прошили тонкую жесть кожуха, словно бумагу. Один зазубренный осколок вонзился Легри в плечо, другой перебил бедренную артерию. Обливающегося кровью француза спас верный телохранитель. Несмотря на множество мелких ран (на долю неандертальца достались щепки), он наложил патрону жгут, остановив хлеставшую из ноги кровь, а потом перенес с тонущего судна на борт уцелевшего катера. Огюст потерял много крови, лицо его побледнело и осунулось. Казалось, он пребывает без сознания — но, едва очутившись на берегу, Легри приподнялся на носилках и едва слышно позвал Имеющего Зуб.
— Да, хозяин? — откликнулся неандерталец.
— Ма… Мак Дули… Ко мне… Скорее… Мак Дули… — прошептал Легри.
Сэр Роберт в этот час уже спал, но вахтенному матросу «Немезис» меньше всего на свете хотелось перечить окровавленному верзиле; и спустя четверть часа командор уже склонялся над госпитальной койкой.
— Сэр! Вы меня слышите? Сэр!
Раненый шевельнулся.
— Мак Дули… Как долго, черт… Слушайте… Я приказываю вам… найти и уничтожить… — Тут глаза Легри закатились, и он впал в беспамятство.
— Так точно, сэр! — негромко сказал командор и отдал лежавшему честь.
Механики под руководством Лидделла работали большую часть ночи. Уже под утро барабан с режущими плоскостями удалось закрепить в водозаборнике и подвести к нему привод. Раскочегарили один из котлов: угля в бункерах оставалось совсем немного. «Корабль придется бросить», — с грустью подумала Ласка. Как странно — оказывается, она успела привыкнуть к стальному левиафану, сродниться с ним… По окончании работ девушка почувствовала себя выжатой досуха: сил хватило только на то, чтобы кое-как вытереть с рук грязь, добраться до каюты и рухнуть на койку. Теперь она спала в одной постели с Озорником, прильнув к его боку: не ради удовольствия (какое уж там…) — скорее, в робкой надежде, что эта близость хоть как-то повлияет на его состояние.
Сон пришел почти сразу, глубокий и крепкий. Ласка не ощутила, как лежавший рядом с ней принялся беспокойно ворочаться. Повязка сползла с поврежденного глаза, и Знак тускло засиял во мраке. Мутно- зеленое свечение усиливалось, нарастало: по стенам каюты поползли длинные тени, на потолке, куда был обращен неподвижный взгляд Осокина, запрыгали изумрудные зайчики — искаженное отображение происходящего в темном колодце глазницы. За многие тысячи миль, в подвале одного из лондонских зданий, дрогнули бронзовые обручи детектора Фокса — дрогнули и остановились; соединенный с ним звонок слабо тренькнул и умолк. Знак продолжал изменяться: одна форма переходила в другую, все быстрее и быстрее — и вдруг бешеная пляска иероглифов прекратилась: ослепительно полыхнув напоследок, Знак потускнел, угас, вновь сделавшись расплывчатой зеленоватой абстракцией. Несколько минут прошло в неподвижности — а потом Озорник пошевелился и сел, тихонько убрав с груди руку спящей девушки. Осторожно, стараясь не шуметь, он оделся, вышел из каюты, аккуратно притворив за собой дверь, и поднялся на палубу.
В небе плыла розоватая луна. Чьи-то голоса перекликались в темных джунглях по берегам, шуршали листья, мелькали в лучах ночного светила острокрылые тени… Осокин глубоко вдохнул насыщенный тяжелыми ароматами воздух.
— Очнулси наконец, — ворчливо произнесла темнота за его спиной.
Озорник вздрогнул:
— Потап! Я тебя и не разглядел… Что, не спится?
— Да так… Стерегу помаленьку. — Медведь, неподвижно замерший в тени рубки, был совершенно незаметен.
— Сколько же я спал?
— Да, почитай, больше суток… Днесь у нас еще бой случился… Сам-то как?
— Да ничего вроде. Бывало и хуже. Голова только кружится. — Озорник потер виски. — Больше суток, говоришь… Да, назад дороги нет. Ну и ладно. Будем считать, все к лучшему.
Пробуждение Озорника не оставило равнодушным никого. Стерлинг моментально воспрянул духом: все надежды, которые он питал относительно этого человека, вспыхнули с новой силой. От полноты чувств он хлопнул Осокина меж лопаток — с такой силой, что тот чуть было не свалился за борт.
— Итак, господин чудотворец, мы жаждем лицезреть ваши таланты! — заявил капитан. — Помимо старых недругов у нас на хвосте теперь вояки из Нового Йорка. Мы изрядно потрепали их прошлым днем — но, боюсь, этого мало.
— И не забывайте про тот чертов воздушный корабль, размером с чертову Пикадилли! — злобно бурчал Шон О’Рейли. — Я не желаю, чтобы он устроил нам чертов Армагеддон: одного раза мне за глаза хватило.
— Так чего конкретно вы хотите?
— Ба, откуда я знаю, что вы можете?! Ну, пошлите нам попутный ветер — мы ползем как черепаха из-за этих клятых водорослей!
— Каких водорослей?
