Лигейя…
— Да, но… Что находится в этой точке?
— Не знаю, — тихонько вздохнул капканных дел мастер. — Подозреваю, что — судьба.
В середине апреля республиканские войска предприняли решительный штурм Клирики — и, после нескольких кровопролитных боев, оттеснили солдат Бриллиантиды на юг, к узкому проливу, разделявшему острова Клирика и Селентина. Газеты пестрели победными реляциями. «Летняя кампания станет победоносной для наших доблестных воинов, — писали они. — К осени Бриллиантовый архипелаг будет принадлежать Республике». Капканщик мрачнел с каждым днем, невозможность действия угнетала его беспокойную натуру ужасно. Он отослал уже несколько донесений, но ответа все не было; а начинать экспедицию пока не представлялось возможным — навигация в порту Писквилити открывалась только в двадцатых числах мая. Конечно, они могли бы покинуть Уфотаффо и отправиться в путь раньше, но Атаназиус прекрасно помнил некоторые особенности северного морского пути. Единственная дорога туда пролегала между Червонными и Пиковыми горами; стоило перекрыть ее — и путники оказались бы заперты в Писквилити, как в большой мышеловке. Население городка было невелико, вдобавок чужаков там недолюбливали; так что шансы угодить в ловушку по сравнению со столицей увеличивались многократно.
В начале мая капканщик все же не выдержал.
— Пожалуй, надобно трогаться в путь, милая, — сказал он дочери. — Мы поедем не торопясь; сперва в Понтигению, а оттуда уже к северному побережью. Ежели повезет — наймем паровой баркас, поднимемся по реке Пан… Я закажу фургон, а ты посмотри — вдруг мы что-то забыли?
Назад Атаназиус вернулся спустя два часа, крайне недовольный.
— Проклятье! Рабочие перекопали всю улицу, подъехать к дому нет никакой возможности… Придется тебе сидеть под брезентом, караулить наши пожитки, покуда я перетаскиваю остальное…
— А зачем они тут роют?
— Во всем городе устанавливают электрическое освещение, — пояснил капканщик. — Прокладывают кабели, заменяют газовые фонари… Осторожнее, не свались в канаву.
Наконец погрузка была завершена. Капканщик прохладно распрощался с букинистами, сел на место возницы и взял в руки вожжи.
— Ну, поехали!
Подпрыгивая на колдобинах, фургон тронулся в путь. Кларисса уютно устроилась под брезентом, между ящиками с провизией и снаряжением. Вечер стоял теплый, и заднюю часть фургона отец оставил открытой — чтобы она могла любоваться пейзажами. «Мы с тобой сегодня будем ночевать в степи, возле своей кибитки, как самые настоящие кочевники! — говорил Атаназиус. — Заодно проверим — вдруг все-таки упустили какую-нибудь важную мелочь? Тогда в Понтигении можно будет исправить дело… Сама понимаешь: там, куда мы отправляемся, вряд ли сыщется хоть одна лавка!»
Мимо проплывали дома; чем ближе к окраинам, тем меньше становилось этажей — пока вокруг не остались одни лишь низенькие деревянные постройки, зачастую даже некрашеные — доски и бревна приобрели от времени одинаковый светло-серый цвет. Улица стала широкой, по обочинам зазеленели сныть и лебеда; собственно, это была уже и не улица, а дорога. Лошади пошли медленней: фургон начал карабкаться в горку. Девочка сама не заметила, как задремала. Разбудил ее отцовский голос:
— Проснись, мышка! Посмотри, как красиво…
Кларисса выглянула наружу. Увиденное разом согнало сон; она тихонько ахнула.
— Все как на ладони, верно? — Атаназиус, не замечая испуганного взгляда дочери, широким жестом обвел расстилавшийся внизу пейзаж. Фургон как раз взобрался на вершину холма; с этого места открывался весь Уфотаффо — и необъятное зеркало озера Сильферра, подернутое легкой вечерней дымкой. Но не пастельные краски сумерек заставили судорожно сжаться сердце девочки — а призрачное кобальтовое сияние, залившее дома и улицы города.
— Тебе нравится… — Тут капканщик заметил состояние дочери. — Да что с тобой, милая? Ты как будто призрак углядела… Не бойся, все хорошо!
— Ты не видишь этого, — чуть слышно прошептала Кларисса. — Некросвет… Он повсюду! Весь центр города точно в синей паутине!!!
— Не может быть!
— Это фонари… Они не просто освещают улицы… Они испускают N-лучи!
— Значит, в Уфотаффо отныне правит бал колдовство Властителей… — Помрачневший Атаназиус тряхнул вожжами. — Что ж, похоже, мы и впрямь уехали вовремя.
Далеко на севере Титании, за стеною Червонных гор, на хмуром морском побережье стоит городок Писквилити. Темно-серые, почти черные камни приземистых построек разрисованы концентрическими узорами лишайников; некоторые заросли ими от земли до самой крыши. Меж домами протянуты десятки веревок, в теплые дни на них в изобилии сушится рыба. Булыжники мостовой усеяны высохшей чешуей. Люди здесь обитают простые и суровые: рыбаки и мореходы со своими женами, солдаты из небольшого гарнизона. Казалось бы, от кого беречь северные границы? Лучше всякого стража охраняет их море Дьявола. Вот оно, за последними домами, за длинными гранитными молами: свинцовые волны, шипя, лижут источенные ветрами береговые скалы. Легкая дымка стоит над водой; к вечеру она превратится в тяжелый, плотный туман и поползет на берег. Спеши, рыболов, к пристани — в такую погоду немудрено посадить шхуну на предательский риф. А то вдруг налетит откуда ни возьмись шторм, и не успеешь опомниться, окажется твое суденышко в свистопляске огромных, курящихся водяною пылью валов. Может, и выбросит тогда останки твои на берег, ободрав прежде о камни. Случается здесь всякое. И в тихую погоду иногда пропадают суда, да не то что рыбачьи шхуны — большие корабли исчезают, как не было. Скверные это воды. Недаром прозвали их так. Однако и здесь живут люди и считают суровые берега своим домом.
Самым большим и прочным зданием в Писквилити была пересыльная тюрьма. Здесь вообще строили крепко: выходившие на поверхность граниты представляли собой дешевый и практически вечный материал. Строевую древесину приходилось доставлять с южных склонов Червонных гор: по северным родились лишь низкорослые, узловатые, скрученные непогодами сосны, годившиеся разве что в печь. Топили здесь практически круглый год: даже летом температура редко поднималась выше пятнадцати градусов. Зимою же сильные ветра с моря задували в каждую щель, начисто выметали снег с городских улиц, превращая черные заледенелые булыжники мостовых в скользкую ненадежную поверхность. Только детишки бесстрашно носились по ним, разгоняясь и скользя, балансируя руками, и падали, смеясь и набивая синяки, под неодобрительными взглядами взрослых…
Оставив утомленную долгой дорогой Клариссу отсыпаться в маленькой гостинице, капканщик отправился на прогулку. Поразительно: с тех пор как он побывал здесь впервые, ничего не изменилось! Пятнадцать лет… Все те же пустынные широкие улицы, вечные запахи дыма, смолы и моря, и наверняка то же скверное пиво в таверне «Морская Миля». Сама таверна ничуть не лучше подаваемых в ней напитков; и то — какой смысл менять что-либо, все равно это единственное питейное заведение в забытом богом городишке…
Атаназиус отхлебнул из просмоленной парусиновой кружки и поморщился. Он выбрал меньшее из двух зол: ассортимент ограничивался пивом и крепчайшим, скверной очистки напитком, именуемым тут «кабацкий ром». Жертвы последнего время от времени нетвердой походкой покидали тесный продымленный подвальчик, но через некоторое время возвращались снова. А может, это были другие — капканщик поймал себя на том, что совершенно не отличает местных выпивох друг от друга. Казалось, все они принадлежат к одной категории: приземистые, широкоплечие старики с красноносыми физиономиями, поросшими жесткой седой щетиной. В таверне стоял гул голосов, время от времени повышающийся и переходящий в крики. «Где-нибудь в Примбахо, — подумал Атаназиус, — этакие вопли как пить дать сопровождали бы добрую драку». Но северные пьяницы были не столь темпераментны, как сыновья южного побережья: покуда все ограничивалось взаимными оскорблениями. Хозяин таверны, молчаливый смуглый итанец, бог весть какими ветрами занесенный в это унылое место, взирал на дебоширов с полнейшим равнодушием. Капканщик постучал по черной от пролитых напитков стойке, привлекая его внимание.
— Повтори-ка сушеной рыбки.
