откуда они пришли…
— Эти мерзавцы дышат мне в затылок! — чуть слышно прошептал капканщик; но тут подбежавшая Кларисса принялась тянуть его за руку, пытаясь рассказать одновременно о множестве вещей. Вполне естественно, что Атаназиус не понял ни слова… Лишь на улице девочка успокоилась достаточно, чтобы связно поведать обо всем. Атаназиус замедлил шаг, до боли стиснув ладонь на рукоятке пистолета. Он почти готов был повернуть назад, найти среди тысячной толпы одного-единственного человека — и прижав ствол к его груди, спустить курок… Почти готов.
— Клянусь всем, что у меня есть, с каким наслаждением я пришил бы этого негодяя! — прорычал он сквозь стиснутые зубы. — Но я не могу этого сделать. Не сейчас! — Он вновь стремительно зашагал по улице, рассекая людской поток.
— Ты не понимаешь, папа! Он же… Он же убьет ее! — задыхалась Кларисса, еле поспевая за отцом. — Мы непременно должны спасти эту девочку…
— Я не могу выручать из беды каждую побродяжку! Пойми — на мне сейчас лежит такая ответственность, что ты и представить себе не можешь! Если мы не сядем на этот поезд — могут погибнуть сотни, если не тысячи людей!
— Но… — всхлипнула девочка.
— Никаких «но»! — отрубил капканных дел мастер. — Будешь делать то, что я тебе скажу, и не спорь — ты мешаешь мне сосредоточиться… Помолчи пока.
В гостинице Кларисса вновь сделала попытку заговорить с отцом — но тот лишь раздраженно цыкнул на нее, перебирая пожитки.
— Мне надо кое-что закупить в дорогу, сиди здесь и не вздумай никуда выходить! Я скоро вернусь… Да, если будут стучать — веди себя тихо, будто в номере никого нет.
Дверь захлопнулась, в замке щелкнул ключ — очевидно, Атаназиус не вполне доверял благоразумию дочери. Кларисса осталась одна. Уткнувшись лицом в колючее гостиничное одеяло, девочка горько зарыдала.
— Правильно, поплачь-поплачь… Это ведь не тебе перережет горло господин Эгре, вдоволь наигравшись с новой «дочкой»!
Кларисса-вторая, та, что впервые заговорила с ней в итанском парке, сидела на отцовской кровати и сердито щурила свои розовые глаза.
— Ну что же ты, плачь! Ведь кроме тебя, по этой девочке никто не проронит и слезинки. Ты сама слышала: ее бабушка умерла, больше у маленькой Лотты никого нет — иначе как она попала бы в лапы Эгре… А твоему отцу глубоко наплевать, что с ней станется.
— Неправда! Просто он…
— Просто у него более важные дела, да? У него всегда были очень важные дела, ну конечно… Такие важные, что он бросил тебя на старого Эрла, а еще раньше — бросил в беде твою маму…
— Ты лжешь!!!
— Он сам рассказывал, забыла? Помнишь, как он побледнел и стал запинаться на этом месте? О да, он якобы спасал тебя… Но может, потому, что это было легче всего остального?
— Ты не смеешь так говорить о нем! Ты… Да ты просто крыса! Мерзкая, злобная помойная крыса! — негодующе воскликнула Кларисса.
— Все верно; я такая и есть, — не стала спорить сидевшая напротив. — Но ты упускаешь один момент:
— Неправда!
Девочка спрятала лицо в ладонях.
— Я… Я не могу убежать…
Кларисса судорожно всхлипнула и осторожно потрогала висящую на шее цепочку. Серебряную водомерку, составленную из двух литер «К», девочка носила не снимая — и от сознания того, что у нее есть далекая и прекрасная кузина, становилось немножко веселей…
— Конечно, Кассандра наколола бы убийцу на свою блестящую тонкую шпагу, словно бабочку на булавку; а что делать мне? Рассказать обо всем полиции? Но… Вдруг мне не поверят, что тогда? Или еще хуже — заставят рассказывать действительно
Настенные часы равнодушно отсчитывали минуты. За окном вечерело. На улице вспыхнули электрические фонари; освещение теперь было проведено даже на окраины столицы. Кларисса вздрогнула: синие, невидимые глазу обычного человека отсветы легли на стену паутинным узором. «Скоро настанет ночь, время злых волшебников и колдуний…» Тихонько поднявшись с кровати, девочка отыскала среди вещей отца чистый лист бумаги и карандаш. «Прости меня, папа. Делай что должно, и будь что будет», — написала она. Сняв с гвоздя у двери плащ-пелеринку, Кларисса накинула ее на плечи. Атаназиус, уходя, запер дверь, но если приложить к ней Власть… Горстка железной пыли бесшумным ручейком стекла на грязный пол; скрипнули несмазанные петли. Девочка шагнула за порог, но потом вернулась и быстро приписала внизу листа: «Я тебя люблю».
Город, подсвеченный некролампами, выглядел жутковато и фантастично — для тех, кто в состоянии был оценить эту странную красоту. Кларисса хорошо знала упомянутый Эгре «Республиканский палас»: на задворках этого отеля они с Томми Секундой однажды чуть не попались другой уличной шайке. Там были ребята постарше — и маленьким бродяжкам пришлось поскорей уносить ноги… Теперь она могла бы разогнать целую толпу таких негодяев; ощущение собственной силы было немного пугающим — но безусловно приятным. Тугой сгусток Власти неспешно пульсировал в груди, словно второе, призрачное сердце. Поддавшись внезапному чувству, Кларисса взмахнула рукой — и созданный ею порыв ветра сердито зашумел в кронах тополей.
Девочка поначалу не слишком задумывалась о том, что будет делать дальше. Но чем ближе подходила она к отелю, тем назойливей становились тревожные мысли — она ведь не знает, в каком номере остановился господин Эгре; может, они уже съехали отсюда… Но судьба в этот день, очевидно, была на ее стороне: впереди, в сгущающихся сумерках, она увидела знакомые фигуры.
— Вечерняя прогулка для меня — непременное условие крепкого и спокойного сна, — объяснял Франто Эгре своей спутнице. — Свежий воздух обладает живительной силой; но ты еще слишком молода, чтобы почувствовать это: уверен, твой сон всегда крепок…
Кларисса быстро нагнала их и теперь шла в нескольких шагах позади, совершенно не представляя, что будет делать дальше. Стоит господину Эгре обернуться — и он увидит ее…
«Ну, долго ты намерена пялиться в его спину! Сделай хоть что-нибудь, сейчас же!!!» — сердито окликнула ее Кларисса-вторая; и почти бессознательно девочка послала свое «я» вперед. Она побывала всего в двух «садах души» — не считая своего собственного; и последний вояж в глубины чужого сознания до сих пор вспоминался с ужасом. Пухленький и добродушный Антонин Дрейзе оказался на поверку настоящим чудовищем, так что сейчас девочка была готова ко всему… Кроме того, что увидела.
Город, точно сошедший с иллюстрации к какой-нибудь детской книжке, в первые мгновения поражал своей тишиной и безмятежностью; но уже через пару секунд глаз замечал подвох. Здесь не было ничего настоящего: не слишком тщательно выполненные декорации изображали улицы и дома, и даже небо представляло собой огромный кусок холста с намалеванным на нем солнцем и облаками. Стоило заглянуть за фасад, как взгляду открывалась пыльная фанера, проволока и грубые, занозистые, наспех сколоченные доски. Повсюду застыли манекены, вернее — огромные, в человеческий рост марионетки: мужчины, женщины, дети… Ближайшие выглядели почти неотличимыми от людей: лишь полная неподвижность выдавала их искусственное происхождение. Но чем дальше углублялась Кларисса в этот странный театральный мирок, тем меньше оставалось сходства: парикам из конского волоса пришло на смену мочало, вместо стеклянных глаз на лицах поблескивали пуговицы, и сами куклы становились все более гротескными