воздух; где-то за стойкой бара жалобно задребезжало разбитое стекло.
– Возмущения континуума, – бормотал себе под нос иерофант. – Локальные флуктуации. Попробуйте увеличить напряжение на эпсилон, коллега.
Иннот зачарованно рассматривал мошек. Мелкие насекомые, привлечённые необычным свечением, кружились вокруг лампы, но стоило им подлететь слишком близко к стеклу, как начинали происходить забавные вещи. Маленькая крылатая точка вытягивалась в длинную полупрозрачную полоску; вглядевшись повнимательнее, можно было рассмотреть крошечную личинку, постепенно превращающуюся во взрослое насекомое – все стадии метаморфозы были словно насажены на общую нить, как бусины в ожерелье. Каюкер поднял взгляд, чтобы поделиться своим открытием с остальными… И едва не присвистнул от удивления. Харчевни больше не было. Столик друзей, казалось, парит в некоем странном сумеречном пространстве, то и дело пронзаемом длинными красноватыми искрами. Афинофоно в очередной раз подкрутил какую-то рукоятку…
Вокруг расстилалась ночь. Внизу, прямо под ногами, виднелись прямоугольники плоских крыш, а невдалеке возвышалась исполинская, забранная на две трети в строительные леса конструкция, похожая на плохо испечённый кулич. Присутствующие, за исключением двух волшебников, невольно вцепились в сиденья, настолько полной была иллюзия высоты.
– Получилось… – прошептал Афинофоно.
– Я и не сомневался в этом. Теперь попробуйте поиграть с координатной сеткой…
Окружающее смазалось, сквозь него проступили на миг очертания соседних столиков; затем картинка вновь восстановилась. Сейчас они находились внутри какого-то большого, цилиндрической формы помещения, настоящего колодца, примерно на половине высоты от потолка к полу. Поверху странный зал опоясывала круговая галерея, внизу располагались скамьи, амфитеатром спускавшиеся к высокой кафедре. Обстановку освещала огромных размеров люстра, утыканная сотнями оплывших свечей.
На скамьях с удобством разместилось десятка два разнообразных личностей. Освещение было скудным, но и его хватало, чтобы оценить импозантность отдельных персонажей. Особенно привлекал внимание тот, что стоял за кафедрой: рысьи глаза поблёскивали за узкими стёклышками пенсне, а здоровенные, тщательно ухоженные седые бакенбарды свисали аж до плеч. Бакенбардист, судя по движениям губ и жестам, что-то говорил остальным.
– Мы их так и не услышим? – поинтересовался Громила.
– Нет, почему же… – Афинофоно щёлкнул каким-то рычажком. В глубине лампы запульсировал ещё один крохотный огонёк, а в уши друзьям проник резкий скрипучий голос.
– … Таким образом, откладывать этот вопрос в долгий ящик нельзя; и я предлагаю высокому собранию более не медлить с его решением. В противном случае я буду ставить вопрос об упразднении лаборатории некротики уже на следующем заседании.
– Однако же, почтенный Риторио, – возразил ему глубокий бас, – нам тут не вполне понятны ваши резоны. По-моему, каждый из нас прежде всего исследователь и экспериментатор, а вы собираетесь создать прецедент, который в конце концов обернётся цензурой всей нашей научной и бормотологической деятельности. Заметьте, я вовсе не хочу сказать, что исследования некротического начала вообще и тёмных эманации в частности абсолютно безопасны; но неужели же мы, поднаторевшие в раскрытии сокровенных тайн мироздания, позволим себе поддаться глупым страхам…
В этот момент Громила подтолкнул локтем Иннотаи кивком указал на галерею. Каюкер поднял глаза и прищурился.
– Ага, а вот и Шамполамо подтянулся…
Двигаясь бесшумно, словно тень, ухайдакер скользнул вдоль перил и замер, вглядываясь в открывшуюся его взору сцену.
Потом сквозь перила балюстрады осторожно просунулась рука. Стеклянный шарик, размером чуть больше грецкого ореха, скользнул по ладони и начал путешествие вниз. За эти мгновения инстинктивно сжавшийся в комок Иннот успел прикинуть траекторию его падения. Подметала выбрал самую выгодную позицию для броска: граната падала на свободный от скамей участок пола перед дверью, и разлетающиеся осколки должны были поразить как стоящего за кафедрой, так и слушателей. Но в этот момент произошло нечто абсолютно непредвиденное.
Дверь в помещение открылась, и на порог ступила согбенная фигура с ведром и шваброй в руках. Подслеповато моргнув, уборщик сделал шаг вперёд – и стеклянный шарик попал точнёхонько в полную воды ёмкость, выбросив султанчик брызг, но так и не взорвавшись!
– Прощеньица просим, Великие, – проскрипел уборщик. – Думал я, у вас уже всё закончилось… – Он задрал голову к потолку и подарил остолбеневшему Шамполамо радостную беззубую улыбку. – А штучку вашу я поймал, не извольте беспокоиться! Целёхонькая!
– Это местный уборщик, – вполголоса пояснил один из магов другому. – У бедняги давным-давно старческий маразм, но оно и к лучшему – ещё одна гарантия, что наши тайны не покинут стен этой башни.
Бакенбардист Риторио успел, однако же, заметить некое шевеление наверху – а может, он просто был подозрительней прочих.
– Повелеваю! – воскликнул он, вскинув над головой руки со странным образом переплетёнными пальцами. – Да закроются все проёмы башни, её входы и выходы, двери и окна, люки и лазы, отныне и впредь до специального распоряжения!
По помещению пронёсся порыв ветра. Дверь за спиной уборщика звучно бухнула о косяк; с галереи также донёсся ряд резких хлопков.
– Ваша подозрительность, милейший, выходит за всяческие разумные рамки, – брюзгливо произнёс сидевший в первых рядах толстяк в чёрном плаще. – Ну к чему так перестраховываться? Этому несчастному малому могло померещиться всё, что угодно…
– Подойди ко мне! – велел Риторио, игнорируя реплику толстяка. – Дай мне то, что ты поймал!
Уборщик с робкой улыбкой приблизился и, выудив из ведра стеклянный шарик, протянул его магу. Риторио высоко поднял смертоносную вещицу над головой.
– Вы все это видите? – язвительно осведомился он. – Вы все знаете, что это такое? Или кое-кто из вас
