Гонсевский намеревается напасть на растерянных москвитян

На следующий день, утром, пан Гонсевский как мог укрепил ворота, которые мы захватили, и, собрав всех, устроил совет. Он предложил, чтобы мы по горячим следам выбили москвитян из оставшихся у них стен.

Пан Сапега со своими людьми охотно предложил помочь нам с поля, когда мы начнем штурм изнутри. Так как дело казалось верным, желающих участвовать оказалось множество. Если бы мы тогда отважились напасть на растерянных москвитян, которые уже больше недели не вылезали из своих ям, то обязательно бы их оттуда выбили.

Некоторые из наших завидовали славе пана Гонсевского. Один из недолюбливавших его ротмистров стал говорить: мол, идет к нам литовский гетман, а мы из рук его выхватим лавры, чтобы достались они Гонсевскому.

Я ему на это сказал: «Слава — не каплун и не куропатка, она быстро упорхнет, пока ты ее будешь для гетмана пасти». Так и случилось: когда пришел гетман, москвитяне ожили, вновь набрались смелости и отваги. Они уже и до этого видели, что сил у гетмана мало, потому и не очень-то его испугались. А тот, который высиживал для него славу, поссорил Гонсевского с нашим войском, тычась со своим мнением якобы по поводу строгостей его управления. Так что многие стали открыто перечить Гонсевскому и не желали подчиняться.

Войско высылает послов на сейм 1611 года. Литовский гетман идет к Москве

Мы вернули свои ворота, но войско приуныло, пребывая в ожидании гетмана и без подкреплений, и без надежды. Поэтому на сейм 1611 года мы снарядили послов: пана Мартина Казановского, меня, пана Ежи Трояна, пана Войцеха Средзинского, пана Войтковского, пана Яна Оборского и других. Был с нами и пан Петр Борковский, он был отправлен от иноземцев, которыми командовал[194]. Мы должны были справиться о жаловании и сообщить, что войско задержится в столице не далее, чем до 6 января [1612 года]. Если Е. В. Король желает эту войну продолжить, пусть подумает о жалованьи для нас и о другом войске для себя.

Москвитяне тоже направили вместе с нами послов к королю и к Речи Посполитой с просьбой дать королевича на свое государство. Но это посольство не отвечало намерениям короля, и пан литовский гетман, встретившись с нами около Вязьмы, завернул москвитян, желая добиться от них присылки другого посольства, хотел он вернуть и нас, но мы его не послушали.

По возвращении москвитян в столицу гетман не смог добиться от них иного посольства, те стояли на своем. Бояре сказали: «Иного от нас не добьетесь, даже если головы свои придется сложить». С тем их и отправили вновь, но на сейм они уже не попали, — так удружил им пан гетман. Москвитяне справили свое посольство недели через три или четыре после сейма и, не добившись ничего утешительного, вернулись в Москву. Ответ, полученный нами, также вряд ли мог обрадовать войско, ибо в нем не было ничего, кроме рассуждений о славе. Пробыв в Польше несколько недель, мы вернулись к войску.

Вскоре после нашего отъезда с посольством в Польшу (еще до прибытия гетмана) москвитяне напали на наших и обстреляли калеными ядрами Китай-город так, что он весь выгорел. В это время наши находились в большой опасности.

Войско Сапеги и Гонсевского берет залог в уплату жалованья и покидает столицу

Затем прибыл пан гетман и, встав под столицей, провел с москвитянами несколько не слишком удачных сражений[195]. Когда же стали прижимать холода, нашим не хватило припасов. Для того, чтобы дать войску отдохнуть, пан гетман ушел из-под столицы к Рогачеву. Часть столичного войска отправилась с ним, а меньшая осталась в столице дожидаться 6 января. Из сапежинского войска в Москве осталось немало добровольцев, так как всем, кто остался, было разрешено получать отдельную плату, называемую стенными деньгами. В залог уплаты жалованья нашим дали корону, подаренную императором Максимилианом московскому великому князю Ивану, и ту, что приказал изготовить Дмитрий (обе короны — в дорогих каменьях). Дали также посох из единорога, концы которого были украшены каменьями, царское седло, тоже с каменьями, два целых единорога (то есть рог их), а третий — разрезанный на половины.

Сапежинцам дали в залог две крытые золотом и украшенные каменьями шапки, которыми москвитяне обычно коронуют своих царей, скипетр и державу, — тоже золотые и в каменьях. Итак, одни в столице, другие в поле, — наши, как и намеревались (о чем предупреждали и короля), ожидали 6 января 1612 года. Когда наступило условленное время, они, посовещавшись со старшинами, избрали Цеклинского маршалком[196], выбрали полковников и депутатов и двинулись к границе. При пане гетмане остались лишь те, кто пришел вместе с ним. За оставшимися в столице послали, избрав полковником, товарища из моей хоругви Николая Костюшкевича. В его сопровождении столичные сидельцы вышли, захватив с собой знаки царской власти. Мы, послы, встретили их уже в Литве, близ Орши; впрочем, мы бы и не смогли их удержать, ибо ответ короля развенчивал надежды и на деньги, и на [присылку] государя. Остались лишь сапежинцы (с выданными им царскими знаками), ушел и пан Гонсевский, на его место заступил хмельницкий староста пан Струсь. Паны Потоцкие отправили к нему из Смоленска какое-то количество пехоты, при помощи которой Струсь надеялся удержать столицу. Продержались же они до весны, а потом москвитяне вынудили их сдаться, заморив голодом, и отправили в тюрьму и самого Струся, и всех, кто был с ним[197]. Со времени поднятого Ляпуновым восстания, москвитяне воевали с нами без государя. Они освободили, застав среди находившихся с нами бояр, сына задержанного в Польше Филарета, выбрали его своим царем и по обычаю короновали шапками (что были у сапежинцев). С этим царем москвитяне довели войну до конца. Моя история здесь заканчивается. А о том, как после ходил Е. В. Король[198], как во второй раз слал он с литовским гетманом королевича Владислава[199] , — обо всем этом, я думаю, написал тот, кто сам это видел. Написали и о том, я не сомневаюсь, что война не завершилась с переговорами. Мы заключили на несколько лет перемирие, выторговав Северскую землю, и обменялись пленными[200]. Заключив мир, москвитяне избавились от нас, но внутри [государства] их продолжала будоражить Марина, жена царя Дмитрия. За ней и ее наследником увязались Заруцкий и несколько бояр, но в основном — только донские казаки. Чтобы избавиться и от этого беспокойства, москвитяне обратили на них все свои силы и разгромили. Марина с наследником была поймана и казнена, Заруцкий посажен на кол[201]. Развязав себе руки, по истечении перемирия москвитяне получили возможность разделаться с нами. В Новгороде оставался еще Понтус, но при помощи денег избавились и от него [202].

ДОПОЛНЕНИЯ

Мое письмо к Ивану Шуйскому,

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату