– Неважно, – отмахнулась Кей. – Я никуда не пропала и вполне могу позаботиться о себе.
Не успели слова сорваться с губ, как Кей поняла, что сказала правду. Она всегда читала, что кто-то должен оберегать ее, что она будет беззащитной и уязвимой без отца. Но что-то изменилось прошлой ночью. Она переборола страх и стала сильнее.
– Наверное, это я пропал, – пробормотал Орин. Кей с любопытством взглянула на него, но он молча повел ее к дому, покровительственно обняв за плечи.
ГЛАВА 18
В конце марта в «Элли» прибыли сигнальные экземпляры майского выпуска с фотографиями Кей. Вернувшись вечером к себе, Кей обнаружила прикрепленную к двери карточку от О. О. с просьбой прийти к нему.
Хотя в Марокко Олмстед участвовал во всех вечеринках, вернувшись в Чикаго, он возобновил свой весьма странный образ жизни, с одной только разницей – вот уже три месяца ни одна женщина не занимала места предыдущей «киски». В последней статье для раздела «Философия Томкэта» он объявил, что добровольно накладывает на себя епитимью целомудрия, объясняя это тем, что существует время, когда все люди должны воздерживаться от погружения в нескончаемый источник физического наслаждения, и долго распространялся о роли целомудрия в истории и его влияния на человеческое самоусовершенствование. И хотя, – как писал О. О. дальше, – в мире нет более мощной движущей силы, чем секс, необходимо испытывать себя, управляя сексуальными вожделениями.
«Пост всегда заставляет с нетерпением ждать пиршества и лучше усиливает вкус блюд», – заключал он очередной трактат.
Новость о том, что самый известный в Америке торговец сексом лишает себя радости жизни, вызвал нескончаемые пересуды как сотрудников журнала, так и любопытных репортеров. До сих пор все знавшие О. О. считали его гением, имеющим право на любые причуды, теперь же носились с предположением, что Олмстед не просто эксцентричный отшельник – чудачества переросли в маниакальное стремление к затворничеству.
Однако при встречах с Кей казалось, что О. О. совсем не изменился, кроме того, разве, что снял цепочку с золотым свистком. Кей продолжала еженедельно докладывать ему о своих делах на работе. С того момента, как он нашел ее в старом городе, между ними возникла особая близость.
Сегодня, когда пришла Кей, он не сидел, как обычно в постели в традиционной пижаме, а встретил ее у двери. На нем были темные слаксы и шелковая бордовая сорочка с аскотским галстуком.[29]
– Почему такие перемены? – удивилась она.
– Должно быть, для того, чтобы отпраздновать твое появление в новом виде, – объяснил Орин и нажал кнопку на консоли в изголовье кровати. Светящиеся панели на стенах ожили и засверкали, и на всех была она в разных позах, обнаженная, как Ева, резвящаяся на снежно-белом песке пляжа, лежащая на кромке прибоя, позволяя волнам ласкать нежную плоть. Медовые тона кожи прекрасно гармонировали с длинным пустынным пляжем, выбеленным солнцем, скалой, глубокой лазурной синевой неба и бирюзовой водой.
Все это время она ни разу не попросила разрешения увидеть снимки – боялась, что придется пожалеть о поспешно принятом решении. Но теперь она смотрела на свои изображения, словно на фото совсем чужого человека. Стыдиться нечего – перед ней было истинное празднество природы, вечное и примитивное, и она была такой же ее частью, как море, солнце и песок.
– Великолепно, правда? – спросил О. О. и, подойдя к девушке, положил ей на плечо руку; пальцы чуть сжали загорелую кожу, скользнули вниз, миновали коротенький рукав свободной футболки, в которую Кей переоделась после работы, слегка погладили обнаженную руку. Трудно было ошибиться в значении этой ласки. Кей вопросительно взглянула на него.
– Я думала, ты никого не хочешь.
– Я хотел тебя с того момента, как увидел, – тихо ответил он. – Но тогда никто из нас не был готов, правда?
Неужели он «постился» лишь из-за нее?
– Зато готов теперь, – прошептал он еле слышно. – А ты?
Глядя в глаза Орина, Кей дала молчаливый ответ, и в следующее мгновение его губы нежно прикоснулись к ее рту. Все сомнения и страхи, так долго державшие в неволе ее желание, унесло потоком страсти, вызванной к жизни поцелуем. Губы приоткрылись навстречу его ласками, языки встретились, и Кей откинула голову, охнув, когда его руки впились в ее поясницу, стискивая ее все сильнее. Когда их губы снова встретились, где-то в глубине начала подниматься неведомая томительная боль. Порывисто отодвинув Орина, Кей расстегнула его сорочку, и так, раздевая друг друга, они добрались до постели, где Орин, вновь став господином и повелителем, отстранил ее руки и снял последнюю одежду, покрывая теплыми поцелуями каждое местечко обнажающейся кожи; и когда Кей наконец осталась обнаженной, все тело горело и пощипывало, словно от мелких бесчисленных уколов. Потом он оказался рядом, тоже обнаженный. Они слились в объятиях, перекатываясь по огромной постели, хаотическим клубком рук и ног, не в силах прервать поцелуя. Он поднял голову и, удерживая руки Кей, принялся исследовать ртом ее тело – шею, плечи, груди, прикоснулся губами к затвердевшим соскам, обвел их языком еще и еще раз, посылая короткие молнии наслаждения, проникающие до глубины души, в ту сердцевину, что до сих пор оставалось нетронутой. Когда его пальцы, слегка поддразнивая, задели золотистый треугольник волос, Кей моляще изогнулась, готовая принять его, завладеть, поглотить… но Орин осторожно погладил ее, успокаивая.
– Подожди, – прошептал он, проложив дорожку из поцелуев сверху вниз, и Кей почувствовала теплые губы на ляжках. Он начал ласкать языком крошечную чувствительную пуговку плоти, все продолжая и продолжая, пока ощущение непередаваемо-острого наслаждения, накатываясь волнами, не стало непереносимым, и Кей подумала, что умрет, если он не остановится. Наконец она умоляюще простонала:
– Пожалуйста… сейчас…
И неожиданно Орин оказался тут, над ней, и не успела Кей поднять и раздвинуть ноги, как он уже скользнул в нее. Кей изо всех сил обняла его и, пока Олмстед толчком входил в нее все глубже, почувствовала ножевой удар боли, резанувшей и исчезнувшей так быстро, что Кей почти не смогла отличить ее от экстаза. Утонченно острые спазмы становились сильнее, сильнее, сильнее, так что Кей почти испугалась. Испугалась того, что огненно-багровая пылающая лава, кипевшая в ней, вырвется на волю и уничтожит все вокруг. Кей чувствовала, что дрожит на краю обрыва, словно что-то внутри открылось и
