нее не было никакой стратегии, а без нее ей виделись впереди сплошные поражения.
Внутри дома Ирэн полулежала на диване и смотрела телевизор, как обычно поглощенная одной из своих любимых мыльных опер.
– Стефания?.. – крикнула она, услышав шум у входной двери.
– Да, – Стиви вошла в комнату. По крайней мере, она не пьяная, подумала она, разглядывая мать.
Ирэн повернулась от телевизора.
– Тебе нельзя выходить, – сказала она спокойно, вероятно не ругаясь, а просто напоминая про их общие интересы, чтобы это не дошло до адмирала.
Стиви ничего не ответила, отчасти даже надеясь, что мать поинтересуется, почему она нарушила запрет.
– Ты выглядишь усталой, милая, – сказала Ирэн. – Почему бы тебе не посидеть рядом со мной и не выпить чашку чая? – Ирэн показала на фарфоровый сервиз, который она вытащила и поставила на то место, где обычно стоял «Дикий индюк». – Моя передача почти кончается, и к нам кто-нибудь может зайти. Мы так долго не говорили с тобой.
Заинтригованная, Стиви присела. Давно уже Ирэн не делала таких попыток в обычный, будничный день. Она даже одета была в нормальные одежды, а не в обшитый тесьмой халат, который она предпочитала носить вечерами. Стиви налила себе чашку чая и взяла печенье, чтобы успокоить желудок, – гадая в это время, что может означать такая метаморфоза Ирэн.
Может, мать поможет ей? Разве матери не должны помогать дочерям – особенно в таких делах? Стиви терпеливо молчала, пока не закончилась мыльная опера.
Затем Ирэн повернулась к сервизу и стала наливать чай себе.
– Знаешь, мама… – нерешительно сказала Стиви. – У меня… неприятности.
Мать глядела прямо перед собой.
– Нет ничего, что мы не могли бы уладить, милая моя. Дело в адмирале?..
– Нет. С этим-то я и сама бы справилась. Тогда Ирэн взглянула на нее. Впервые на ее лице появилась озабоченность.
– А что же тогда, Стефания?
– Я беременна. – Признавшись в этом, Стиви внезапно почувствовала себя маленьким ребенком, которому требуется утешение. – Мама, – сказала она с отчаяньем в голосе, – я не знаю, что мне делать.
Ирэн, казалось, ничего не поняла, словно Стиви говорила с ней на иностранном языке. Затем снова нахмурилась, словно заглянула куда-то вглубь себя, осмысливая известие.
– Глупости, – сказала она наконец. – Ты тревожишься из-за пустяков. Я уверена. Девочки в твоем возрасте всегда придумывают себе всякую всячину. Помнится, когда мне было шестнадцать, я часами обнималась с Фредди Бейкером, а потом мне втемяшилось в голову, что я беременна, потому что все это было так… так волнующе. Я беспокоилась много дней, и, конечно, моя мать увидела, какой я стала бледной. И она быстренько все исправила. Мы потом вместе так смеялись… Вообрази… – Ирэн увлеклась, забывшись в воспоминаниях о счастливом времени.
– Мама, у меня все по-другому, – сказала Стиви, и ее желудок сжался в комок. – Я была у доктора. Сдала анализы. Это ребенок Льюка Джеймса. Мы… Я… была с ним, когда он приезжал сюда на спуск подлодки. Но теперь он не хочет и слышать обо мне.
Ирэн долго сидела спокойно. Потом ее лицо сморщилось, и, вытащив крошечный носовой платок из рукава платья, она начала в него рыдать.
– И как только могло такое случится? – причитала она ноющим голосом. – Как ты могла сделать такое мне и твоему отцу, Стефания? Боже мой, а я приготовила для тебя этот чай… Мне так хотелось, чтобы мы поговорили, как мать с дочерью, а ты… ты…
– Мама! – крикнула Стиви, поднимаясь со стула и тряся мать за плечи. – Выслушай меня Бога ради. Я попала в беду, и мне нужна помощь. – Затем более спокойным голосом: – Прошу тебя. Будь моей матерью – хотя бы разок. Помоги мне…
Ирэн внимательно посмотрела печальными глазами на испуганное лицо дочери. Ее голос надломился от боли.
– Я не могу помочь тебе, Стефания… Я не могу помочь даже себе. – Тут ее захлестнули эмоции, она вскочила с дивана и побежала наверх.
Звук закрывшейся двери в спальню матери стал крушением надежд для Стиви. И почему я решила, что сегодня все будет по-другому? – спросила она себя. Она делала одну и ту же ошибку множество раз, когда отваживалась надеяться на чудо, на что-то, что докажет ей на деле существование ее семьи, а не только формально.
Она все еще сидела в темноте, все на том же месте, когда вернулся домой адмирал. Он включил свет.
– Какого черта? – воскликнул он, пораженный видом Стиви, которая сидела прямая как статуя и едва дышала. – Что все это значит, Стефания? – Он указал на чашки, все еще стоявшие на столе. – Посуда – твоя обязанность. Если ты не можешь это запомнить и действовать как зрелый, ответственный человек, тогда тебе придется не покидать жилплощадь еще две недели.
Холодная ярость наполнила Стиви. Она поднялась с дивана и поглядела ему в лицо.
– Я намного более зрелая, чем ты думаешь, отец, – выпалила она. – Достаточно зрелая, чтобы иметь ребенка. Что ты на это скажешь?
От лица адмирала отхлынула кровь, тело застыло в неподвижности, челюсть беззвучно заработала. Наконец он выдавил из себя пару слов.
