нее, его тело пронзило ослабевшую плоть Стиви, и он взял ее, грубо, с бешеной злостью.
Когда она открыла глаза, то увидела, что находится в чужой спальне. У Пола.
– Игра стоила свеч, – сказал он с удовлетворенной ухмылкой. – Дороговато, но стоило того.
– Ты о чем? – спросила она. В ее голове все пульсировало и плыло, и она совершенно ничего не помнила.
– Ты… поиметь тебя. Это оправдало все деньги, которые были затрачены на картину. – Когда Стиви никак не отозвалась, он пояснил: – Я согласился вложить деньги в эту ленту, после того как Самсон обещал, что я получу все традиционные привилегии продюсера… все, что я хочу, включая привилегию переспать с любым из актеров. Я хотел тебя.
Несмотря на туман, Стиви поняла, что сказал Пол, и, собрав все силы, пнула его ногой в пах. Он заревел от боли и ударил ее по лицу достаточно жестко. Она отшатнулась, ударилась о кровать и рассекла щеку. Рыдая от боли и злости, она выбежала из комнаты в ванную и заперла за собой дверь. Кровь текла по щеке. Она шагнула под душ и включила холодную воду. Сколько она так стояла – неизвестно, тело ее застыло. Произошло нечто ужасное, и хотя презирала она Пола, виноват был Самсон, позволивший случиться этому. Не то чтобы она делала вещи, которых не делала прежде, то есть была открыта для новых впечатлений, которые казались странными и даже грязными, если она не была одуревшей от наркотиков. Нет, Самсон продал ее, как проститутку, и сделал это ради денег.
Наконец она выключила воду и поглядела на лицо. Рана перестала кровоточить; тонкая розовая линия проходила через скулу. Она набросила халат и побежала наверх.
Без стука она влетела в башню Самсона. Он был один и сидел, склонившись над монтажным столом и кусая ногти.
– Будь ты проклят, – сказала она, и ее голос задрожал от гнева. – Будь ты проклят, Самсон… А я-то думала, что ты мне друг!
Он, казалось, опешил и выглядел совершенно невинным.
– Что это ты выпила… или чего накурилась либо нанюхалась, Милая Стиви? Ты само воплощение неудачного путешествия… А что случилось с твоим миленьким личиком? Хорошо еще, что мы все закончили…
– Будь проклята и твоя тупая картина, – крикнула она. – Ты продал меня Полу Максвеллу. Все это дерьмо собачье – болтовня об искусстве… все оказалось просто дерьмом. Как ты мог, ты сделал из меня…
– Проститутку? – договорил за нее он, и его сведенные у переносицы брови поднялись вверх, словно в изумлении. – Вот из-за чего весь этот детский гнев? – спросил он, словно виновата была она. – И в самом деле, я решил, что будет гораздо более интересно, если набожный доктор Ван-Хелсинг будет соблазнен красавицей Моной. И какой вред от того, что я позволил Полу думать, что это его идея? Особенно если этот маленький обман позволил нам снять фильм. Теперь мы его сделали, – произнес он хладнокровно, – а сцена с вами обоими получилась интересной… даже лучше, чем я ожидал. Когда ты увидишь картину, то поймешь, что я прав.
– Ты не должен был этого делать, – упрямо настаивала она. – Ты…
– Будь поосторожней, Милая Стиви, – прервал ее Самсон, и в его голосе зазвучали угрожающие нотки, – ты идешь по тонкому льду. Я отчасти простил тебя, потому что вижу, как ты расстроена. А теперь успокойся и просто согласись, что мы все делаем то, что должны делать. Отправляйся в свою комнату и отдохни. Если тебе не хочется уехать отсюда…
Стиви отступила в смущении, угроза того, что ее выгонят, боролась в ней с ощущением того, что с ней случилось нечто очень нехорошее и что она в этом погрязла по уши. Оставшись одна в своей комнате, она приняла объяснение Самсона и постаралась выбросить из головы безобразную сцену с Полом. Кто из них говорил правду, а кто лгал? А если даже Самсон говорил правду, как далеко стоило ей заходить, чтобы угождать ему? И она погрузилась в наркотический сон, так и не найдя ответа.
И все-таки в тот вечер за ужином Самсон был таким учтивым, словно они никогда и не ссорились.
– Я пью за мою звезду, мою лучшую и милейшую звезду, – произнес он, подняв в честь нее бокал с шампанским. А позже в тот вечер она и Пип были приглашены в башню на сонную вечеринку. Одетые в пижамы и халаты, они ели шоколадное мороженое, играли в «Монополию», пока у них не начали слипаться глаза. И когда она уже засыпала, то ей трудно было разобраться, что реально, а что нет.
Торжественная премьера «Снов Дракулы» была назначена на вечер Дня Всех Святых в Музее современного искусства. Вход только по приглашениям. Позаимствовав этот трюк у Трумана Кэпота, Самсон превратил то, что могло состояться просто как громкое событие, в эпохальное явление осеннего сезона. Он лично руководил освещением этого в прессе и на телевидении, пригласив своих любимых репортеров и дав им понять, каким избранным будет круг гостей, сколько богатых и знаменитых персон умоляли его оказать им честь, послав приглашение, и насколько разочарованными будут те, которых он не пригласит. И вскоре все стало разворачиваться по сценарию Самсона. Не проходило ни дня без упоминания в той или иной газете, что на премьеру прилетят кинозвезды из Голливуда, политики из Вашингтона, магнаты судовладения из Греции и нефтяные шейхи из Персидского залива. Приглашений домогались, за них торговались, платили услугами и деньгами. Ходили слухи, что мэр Нью-Йорка предложил переименовать улицу в честь Самсона, если только он пригласит влиятельного партийного лидера и его жену.
В день премьеры Стиви сделала прическу. Она проделывала все необходимые хлопоты – готовила платье и все, что к нему полагалось, но все же не ощущала приятного предвкушения, а только беспокойство, граничащее со страхом.
Когда за ней приехала машина Самсона, чтобы забрать и отвезти в музей, она проглотила два милтауна, чтобы как-то оглушить себя и не беспокоиться перед премьерой. Пип дожидалась в машине, лопаясь от сплетен и возбуждения, и все же энтузиазм подруги не смог пробудить такую же реакцию Стиви.
Едва они свернули на Пятьдесят третью улицу, то увидели множество людей, напиравших на цепь Конных полицейских, которые старались остановить их. Засверкали фотовспышки, не успели даже Стиви и Пип вылезти из машины.
– Повернитесь сюда! – выкрикнул какой-то фотограф.
– Улыбнитесь нам! – приказал другой.
Стиви все послушно выполняла, будто марионетка.
