ней, успокоить!..»
Однажды, перенося из склада тяжелый ящик макарон, в узком коридоре, ведшем в камбуз, я натолкнулся на Смита. Он очень похудел. Обросшее щетиной, бледное увядшее лицо, с ввалившимися щеками; глаза лихорадочно блестели, рваная рубашка, лохмотьями свисала с плеч, а его коротенькие штанишки были вымазаны красной и синей краской — очевидно, его заставляли что-то красить на лодке.
— Как, и вас постигла наша участь? — удивился он, видя меня с ящиком па спине. — Ведь вы были союзником этих свиней?
— Победители не нуждаются в союзниках, — ответил я.
— Плохо, очень плохо! — вздохнул Смит. — Если эти бандиты захватят Азию, а Гитлер — Европу, не поздоровится ни Азии, ни Европе.
— Европа не кончается ни у Ла-Манша, ни под Сталинградом, — успокоил я его, — а Азия не от Шанхая до Кантона, ни даже до Тамбукту. Германцы биты под Москвой и Ленинградом...
— Правда? Кто вам сказал?
— Капитан подводной лодки.
— Неужели он перед вами признал это?
— Он признал, что Москва и Ленинград находятся в русских руках.
— О, я день и ночь буду молиться русскому богу! — воскликнул Смит. — Из-за этого Сигемитцу я возненавидел всех японцев!
— Почему вы их не подкупите?
— А чем? Кассетка с драгоценностями осталась на пожарище...
Говорят, что несчастье сближает людей. Это совершенно верно! Вот мы со Смитом сочувствовали друг другу и уже не испытывали взаимной неприязни. Более того, он даже начал молиться русскому богу.
В другом конце коридора показался вестовой капитана и куда-то исчез. Нам со Смитом нужно было расходиться.
— Не знаете ли где Зинга? — вполголоса спросил я его.
— В арестантском каземате под этой лестницей. Первая дверь направо...
Он показал мне дверь и ушел. Я занес ящик в камбуз, выбрался, незамеченный коком, и поспешил к лестнице. Там никого не было. Через «глазок» я заглянул внутрь каземата. Да, Зинга была здесь. Она сидела съежившись в углу и не спускала глаз с «глазка».
— Зинга! — едва слышно прошептал я. Она вскочила и подбежала к двери.
— Андо, это ты? Спаси меня, Андо! Спаси меня! — Попытаюсь...
— Я тут умру, Андо!
— Потерпи еще немножко Ночью попытаюсь открыть дверь...
Над головой раздались шаги. Кто-то сходил по железной лестнице.
— Ночью я опять приду, — сказал я и быстро отошел от каземата.
Смит поджидал меня в конце коридора.
— Что они хотят от девушки? — возмущался он. — Зачем привезли ее сюда? Это же не люди!
— Вы когда переменили ваше мнение? — спросил я. — Раньше вы предпочитали плен свободе, которой пользовались на острове.
— Не напоминайте мне этого, сэр... Я не знал японцев.
Из камбуза долетел крикливый голос кока, и Смит поторопился уйти.
Немного позже прибежал запыхавшийся вестовой Сигемитцу в камбуз и что-то залопотал по-японски, испуганно поглядывая на меня. Он выговорил только одно слово, которое я понял — капитано, — но и его было достаточно, чтобы догадаться, что капитан зовет меня. Я пошел за шустрым, подтянутым вестовым и думал: «Зачем меня зовет капитан Сигемитцу? Зачем я ему понадобился? О новых переговорах с туземцами и речи не может быть. Тогда — зачем? Может быть, он решил освободить Зингу, что бы завоевать сердце ее отца? Но этого не может быть. Капитану Сигемитцу был нужен сам предводитель или его голова, а не сердце и приятельство».
Вестовой постучал в дверь каюты. Капитан открыл и принял меня, осклабившись до ушей.
— Чья эта кассетка? — спросил он меня.
Только тут я заметил на полу кассетку Смита, покрытую копотью и обгорелую, но совсем сохранившуюся.
— Мои матросы нашли ее на одном из пожарищ в селении. Ваша?
— Нет.
— А чья? — вперил в меня глаза капитан. — Может быть, Смита?
— Не знаю.
Капитан послал вестового за Смитом. Через минуту он явился бледный, похудевший, изможденный...
— Ваша? — спросил капитан, указывая на кассетку. Смит вздрогнул и еще больше побледнел.
— Ясно! — сказал Сигемитцу. — Дайте ключ!
Смит немного помолчал, после резко заявил:
— Не дам!
Капитан вызвал вестового и велел ему обыскать плантатора. Немного спустя вестовой протянул капитану ключ от кассетки.
— О кей! — воскликнул довольный капитан и велел нам уходить.
— Этот мародер ограбил меня среди бела дня! — возмущался Смит, когда мы шли в камбуз. — Это не офицер! Да ведь капитан — настоящее чудовище!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Внезапное нападение. Смерть капитана Сигемитцу. Под знаменем «свободы» и «демократии». Встреча с американским контр-адмиралом. Я снова вхожу в роль посредника. Встреча у Скалы Ветров. Зинга возвращается к своим.
I
На другое утро, на рассвете, когда все еще спали, разнесся оглушительный гром; пол, на котором я спал, задрожал, и подводная лодка закачалась, как при сильном волнении. Наверху послышались крики, топот ног, отрывистые слова команды. Еще сонные, матросы спешили по местам у обоих орудий, а капитан Сигемитцу — босой, в расстегнутом кителе, без фуражки, — смотрел в бинокль на запад. Там виднелись два военных корабля. Раздался новый выстрел, и немного спустя вблизи подводной лодки взорвался второй снаряд, огромный столб воды поднялся в воздух и обрушился на лодку. Капитан подбежал к орудию, сам навел его и подал команду. Оба дула изрыгнули огонь, сильный гул оглушил меня, а через мгновение два водяных столба поднялись недалеко от движущихся судов. Вокруг подводной лодки начали, как град, сыпаться снаряды, они с шумом разрывались, железные осколки свистели и с тупым лязгом попадали в корпус, вода кругом закипела, и расходившиеся волны закачали лодку. Капитан Сигемитцу орал что-то матросам, но грохот взрывов и выстрелы орудий заглушали его голос. Сейчас он выглядел, как совсем маленький, беспомощный ребенок.
Вдруг подводная лодка подскочила, как подброшенная гигантской силой, накренилась на левый борт и начала медленно погружаться в воду. Внизу, в помещениях, послышался сильный шум, как от врывающихся огромных масс воды. Наверху наступила страшная паника. Матросы оставили орудия и бросились к резиновым лодкам, а капитан метался за ними с револьвером в руке и что-то кричал по-
