— Мало ли кто… — Максим начал терять интерес к легкомысленной, как ему казалось, болтовне Пети. — Чарли Чаплин?
— Максим!.. — укорил Петя. — Я говорю серьезно. Смотри на календарь — видишь, сегодня двадцать четвертое августа. И вполне возможно, он уже прилетел…
— Не вполне возможно, а прилетел! — неожиданно раздался громкий голос с веранды. — Есть такая русская пословица: «Много гостей — жди новостей».
— Курт! — восхищенно воскликнул Петя, срываясь со своего места, и, как всегда, торжественно и изящно протянул руку вошедшему гостю.
Максим встал, удивленно всматриваясь в Курта. Прежде ему не приходилось общаться с немцами, и потому он представлял их совершенно другими: сухими, властными, неулыбчивыми и даже чопорными. Курт же, на первый взгляд, ничем не отличался от русского, его выдавал лишь едва уловимый приятный акцент. Обаятельное, с правильными чертами худощавое лицо, живописная шевелюра над крутым лбом, смеющиеся, слишком уж русские глаза. Одет он был в светлый спортивный костюм и ладной крепкой фигурой походил на физкультурника. Даже стройный Петя в сопоставлении с ним казался чуточку мешковатым.
Курт сделал шаг навстречу Максиму, его гордо посаженная голова попала в полосу яркого солнечного света, и глаза засияли небесной синевой. «Может, Петька, по привычке, разыгрывает меня?» — подумал Максим.
В комнату влетела Катя, всплеснула руками, изумленно ахнула:
— Вы — как с луны! И это я — глазастая — проглядела! Здравствуйте, я — Катя.
— Здравствуйте, — галантно поцеловал ей руку Курт. — И вы не ошиблись, я действительно с Луны. Сейчас поверите.
Катя успела уже сбросить цветастый фартук и теперь, в невесомом, как паутинка, крепдешиновом платье, казалась совсем воздушной, способной взлететь.
Максим перевел быстрый немигающий взгляд с нее на Курта, и горькая усмешка застыла на его побледневшем, будто неживом, лице. «Вроде специально подстроено, чтобы все напоминало мне о Ярославе, о Германии, Как испытание, как напасть, как беда неминучая», — горестно подумал он.
— Здравствуйте, друзья! — широко улыбнулся Курт, и его металлические зубы словно воспламенились на солнце. Тут же улыбка погасла, он взмахнул рукой, в которой была зажата газета. — Ты угадал, Петр! Он прилетел!
— Кто? — спросила Катя.
— Господин Риббентроп!
И он шумно развернул газету, положив ее поверх поставленных на столе закусок. Все приникли к газете. С первой страницы в глаза бросился крупный заголовок: «Договор о ненападении между Советским Союзом и Германией». И фотография — Риббентроп, а рядом Сталин и Молотов.
— Во всем мире, — серьезно сказал Курт, — это произведет эффект разорвавшейся бомбы.
— Вот тебе и Чарли Чаплин, — назидательно произнес Петя, обращаясь к Максиму. — Но ты-то, Курт, как ты меня мог опередить? Ведь этой самой сенсацией я перед твоим появлением хотел огорошить Фому неверующего — Максима! Чтобы он ахнул!
— А я и так ахну, чтобы ты насладился.
— Я всегда верил в твою порядочность, Максик.
— Перестаньте, петухи, — по-детски протяжно и жалобно попросила Катя. — И вот что, соловья баснями не кормят. Прошу всех за стол, выпьем, закусим, а уж потом поговорим. И не о политике, а о любви, хорошо? И споем, правда, ребята?
— Я сегодня начал петь рано утром, — оказал Курт, присаживаясь к столу. — Такое утро! Солнце, золотая осень. Но почтальон принес газету. Спросил: «Слыхали? Нет?! Вот почитайте. К примеру, вы мой враг, фашист, извините. А я вам: «Мое почтение, битте-дритте!». Как это? Непонятная ситуация получается…»
Максим, прочитав сообщение о договоре, мысленно перенесся к Ярославе: «Может, теперь ей там и быть ни к чему? А вдруг да и отзовут? Вот было бы здорово!» Но тут же одернул себя, поняв, что рассуждает наивно.
— Так вот, друзья, — Петя картинно поднял рюмку, — мне представился удивительно подходящий момент, чтобы продолжить свою мысль о войне и мире, Теперь-то уж ясно: войны не будет. По крайней мере, в ближайшие десять лет Так выпьем же за мир!
Они дружно чокнулись. Катя, снова всплеснув руками, побежала в сад: она забыла покормить Жеку.
— Я выпил, Петя, — оказал Курт, показывая пустую рюмку. — Хороший тост. Но… война все-таки будет. Мировая война! Гитлер начнет с Польши. И сколько бы мы ни пили за мир — скоро, очень скоро придется воевать.
— А вот в этом, дорогой мой камрад, позволь с тобой не согласиться. Договор заключен — и точка. Ты посмотри на фото — кто тут стоит! И никаких сомнений!
— Есть русская пословица: «Твоими бы устами да мед пить», — нахмурился Курт, и все за столом умолкли, приготовившись слушать. — Ты поднял тост за мир. А что сказал Гитлер? Он сказал: «Человечество погибнет при существовании вечного мира». И еще: «Идеи гуманизма и пацифизма действительно, может, будут вполне уместны тогда, когда вышестоящая раса предварительно завоюет весь мир». Ничего себе программка? Фашизм — это война. Вот в этом, безусловно, нет никаких сомнений.
— Верно! Но пакт о ненападении заключен, и, по крайней мере, на этот срок над нами будет мирное небо. Как сегодня. Взгляни, Курт! — И Петя красивым жестом еще шире распахнул окно. Казалось, синее, уже посвежевшее небо заглянуло в комнату. — Человечество потрясающе цепко приспособилось к жизни потому, что доверяется надеждам. Оно адски терпеливо, умеет прощать и забывать. И почему бы нам не потешить себя надеждой?
— Мудрец ты… — медленно, будто нехотя, сказал Максим. Он помолчал, ожидая, что Петя начнет оправдываться и опровергать, но не дождался. — Все могу понять. А вот этого не могу. Фашизм мне с пионерского галстука, с октябрятской звездочки — смертный враг. И вот — убейте меня — не моту себе представить Риббентропа в Кремле. Не могу!
— Это не можете представить не только вы, — понимающе произнес Курт. — Многие годы советские газеты, радио, кино вели непримиримую борьбу с фашизмом. Когда под пятой Гитлера оказались Австрия, Абиссиния, Испания, Чехословакия, вы были на их стороне. А как же теперь?
— Нас должны понять: изменение тактики в интересах стратегии всегда оправданно, — отозвался Петя.
— Мы были и остались антифашистами! — убежденно воскликнул Максим.
— Англичане говорят: «Тому, кто обедает с дьяволом, нужна большая ложка», — горько усмехнулся Курт. — В Москве у меня есть друг, француз. Я звонил ему утром. Он вне себя от ярости: «Россия нас предала. Никто этого не поймет. Они испугались Гитлера. Сталин заключил с ним союз». Я оказал ему: «Не кипятись, надо разобраться. Пока что ясно одно: Сталин не заключал союза с Гитлером. Нужна точность; СССР подписал с Германией договор о ненападении. Разве это одно и то же? Две страны отказались нападать друг на друга. Плохо это или хорошо?» «Не упрощай, — ответил мне друг, — все сложнее, чем тебе хочется это представить. Что сейчас скажут антифашисты? У меня такое состояние, как будто в меня выстрелили». Невеселый был разговор…
— И год невеселый, — как бы продолжил его мысль Максим. — Что за тридцать девятый, что за напасть! Февраль — пал Мадрид. Март — Гитлер заграбастал Прагу. Апрель — Муссолини проглотил Абиссинию. И знаете, — он обратился к Курту, — одного я никак не могу уяснить, хотя и преподаю в школе историю: двадцать лет назад Германия была беременна революцией. Восстание в Киле, восстание в Гамбурге. Баварская советская республика… Немцы — высокоразвитый народ. Они дали миру многих мыслителей и поэтов. Почему же они идут за Гитлером?
— Ого, здесь нужна целая лекция! — как-то по-новому всматриваясь в Максима, сказал Курт. — Но какой из меня лектор? Могу лишь привести факты. То, что видел своими глазами, слышал своими ушами. Не более. Будет ли это интересно и смогу ли я, вас убедить?
— История — это факты, — несколько патетически произнес Максим.
