разметало внезапно налетевшим ветром.
— Гроза шпионов и контрабандистов! — восторженно воскликнул он и, с размаху обняв Туманского, начал тормошить его.
— Здравствуй, Илья, — смущенно и растерянно произнес Туманский, безуспешно пытаясь вырваться из рук приезжего. Одновременно он искоса поглядывал на нас, словно оправдываясь и говоря: «Вы же видите, не я начал, не от меня это зависит, виноват вовсе не я, а этот взбалмошный человек».
— К чертям твои уставные приветствия! — еще громче заорал Илья. — Мы не виделись целых три года!
— Откуда ты свалился, Илья? Ни телеграммы, ни письма…
— Только внезапность, — наконец отпустив Туманского, ответил Илья. — Главное — нарушить твои параграфы. Вот и свалился прямо оттуда, — он резким движением руки показал в небо. — Самолеты- вертолеты. В небесах стал философом. И никакой гордости, что схватил за бороду самого всевышнего. Полцарства — за щепотку родимой земли.
Он снова засмеялся и пристально посмотрел на меня и на Ромку.
— Твои мушкетеры? — хохотнул он и протянул нам руку. — Я — Грач. Разрешаю улыбнуться.
— Грач? — ахнул Ромка.
— Грач, — весело поддакнул тот. — Нравится? Прибыл в гости к своему единоутробному брату. Знаю, о чем вы спросите. Грач — псевдоним. В сущности, я тоже Туманский. Легко и просто. А вы — только что оперившиеся лейтенанты? Угадал?
— Угадали, — помрачнел Ромка.
— Окончили высшее?
— Высшее, — подтвердил я.
— Значит, изучали высшую математику?
— Изучали, — сказал Ромка и приободрился.
— Через год застава вытряхнет из них всю математику, — заверил Туманский.
Грач раскатисто захохотал. Внизу у реки отозвалось эхо.
— А ты знаешь, Туманский, математика проникла даже в литературу.
— Пусть проникает, — рассердился Туманский. — Для меня высшая математика — не пропустить нарушителя.
— Черт возьми, ты заговорил афоризмами, — обрадовался Грач и хлопнул его ладонью по плечу. — Но, кажется, ты совсем забыл, что я твой гость и что меня, следовательно, уже пора пригласить в дом. Как Катерина? Наталка? Генка?
Туманский коротко ответил, что семья жива и здорова. Мы вошли во двор заставы. Возле самого здания в два ряда, словно солдаты в строю, росли высокие тополя. Возле одного из них на скамейке сидел плотный крепыш с ефрейторскими нашивками на погонах. Он неторопливо, с чувством собственного достоинства раскуривал папиросу.
— Рядовой Теремец, — позвал его Туманский.
Теремец подошел грузновато, стараясь почетче ступать ногами, но со строевой выправкой он был явно не в ладу. Доложив капитану, он стоял перед ним как-то чересчур спокойно, словно не ждал никаких новостей или неприятностей.
— Для чего служит вышка? — невесело спросил его Туманский.
— Для наблюдения, — Теремец медленно отвел большие спокойные глаза в сторону.
— А зачем делать из нее избу-читальню?
— Не понимаю, товарищ капитан, — начал было Теремец.
— Зато я понимаю, — жестко сказал Туманский. — Призывы сочиняете?
Теремец едва приметно ухмыльнулся и промолчал.
— Забыли, когда ваша служба кончается?
— Никак нет, товарищ капитан, не забыл.
— Так куда же вы торопитесь?
— На завод, товарищ капитан. Руки чешутся.
— А по тактике двойка. На ночной стрельбе по Луне из автомата шпарили. Когда возьметесь за военное дело?
— А что военное дело, товарищ капитан? — уже с некоторым раздражением спросил Теремец. Ему, видимо, не нравилось, что капитан ведет этот неприятный разговор при новых на заставе людях. — Что военное дело? — повторил он. — Полтора года — и в «гражданку». К тому же стоит вопрос о разоружении.
Грач затрясся от смеха. Ромка присоединился к нему. Туманскому это не понравилось.
— Идите, Теремец, — отпустил он солдата. — Мы еще с вами побеседуем. А призывы не те пишете, что надо. Завтра буду на вышке — не заставляйте меня цитировать ваши произведения.
— Ясно, товарищ капитан, — коротко ответил Теремец.
Когда он скрылся в казарме, Туманский сказал мне:
— Займитесь рядовым Теремцом, лейтенант Костров. Индивидуально.
— Есть, заняться рядовым Теремцом, — повторил я.
Грач лукаво подмигнул мне и ушел вместе с Туманским.
Когда мы остались одни, Ромка, копируя Грача, подмигнул правым глазом и протяжно, почти по слогам, сказал:
— Высшая математика!
— А ты знаешь, кто такой этот Грач?
— Брат Туманского?
— Писатель.
— Не слыхал такого.
— А я слыхал. И читал его роман, — похвастался я.
— Не очень-то радуйся, — оборвал меня Ромка. — Вставит он нас с тобой в какую-нибудь комедию. В виде этаких недоносков. Тогда ты по-другому запоешь.
ГРАЧ ВТОРГАЕТСЯ В НАШ МИР
В первую ночь на заставе мы спали не очень крепко. Все еще не верилось, что Туманский принял решение пока что не посылать нас на службу, а главное, в любую минуту мог прозвучать сигнал тревоги.
Проснувшись, Ромка невесело пошутил, что жизнь наша в сравнении с курсантской, по существу, не изменилась: такие же солдатские койки, точно так же сложенное обмундирование на табуретках: сперва гимнастерка, потом брюки. Единственное новшество: никто под самым ухом не заорал «подъем». Я хотел сказать, что выводы делать еще преждевременно, но в дверь кто-то постучал.
— Видишь, — торопливо сказал я Ромке, — в училище бы к нам вошли без стука.
— Ты гений, — убежденно заявил Ромка и весело заорал: — Войдите, к чему этот дипломатический этикет? Здесь не посольство.
В комнате появился Грач.
— Привал перед боем? — усмехнулся он, комкая в руке берет. — Не узнаю Туманского. По моим предположениям, вы сейчас должны были карабкаться по скалам левого фланга. Куда исчезла традиционная метода? Он еще не говорил вам, что пограничником нужно родиться?
— Не говорил, — независимым тоном произнес Ромка. — Да и вообще он, кажется, слишком дорожит каждым своим словом.
— В отличие от своего брата, хотите вы сказать? — хитровато прищурился Грач, и кустистые брови его смешно зашевелились. — Вы знаете, — оживился он, нетерпеливо шагая между нашими койками, — мне вспомнился день, в который я окончил училище. Меня назначили командиром курсантского взвода. А моего дружка Володьку, как сильнейшего артиллериста, — преподавателем. И знаете, с чего мы начали?
