соли передали. Мы и тут не голодали. Рыбы и птицы – руки только протяни.
– Ноги протянули многие в первую зиму. Умирали дети. У берёзовой рощи, где конный двор лесничества, крестики попадали деревянные. …Вместе ходили вчера. Везунчик. Ни медведь тогда не замял тебя, не утонул ты и в болоте у Гераськиного бора. Во сне видел, что ты жилу сорвал становую. Проснусь и жалкую, что только во сне. Когда тебя раскулачили, на седьмом небе был от счастья. Радый был, как растрясли твои закрома. Мельницу паровую…
– …Я сам отдал, – улыбнулся бородатый.
– Один ты был такой со странностями. Знал, что зря тебя раскулачили. В то время не разбирались. План был по кулакам. Ты же не хотел идти в колхоз? А знаешь, что это моих рук дело?
– Да. – Не удивился старик.
– За двух гусаков упросил писаря внести тебя в список мироедов-кулаков.
– Знаю и это, Терентий.
Старик снял кепку и, недоумевая, посмотрел на собеседника в плаще и шляпе. Несколько минут они сидели молча. Не сговариваясь, начали ухаживать за костром, словно боялись, что угаснет в нём жизнь.
Мы ждали свой теплоход, который увезёт нас к новым берегам, но он стоял в тумане. Мы спешили увидеть другие страны, мы спешили жить, делать ошибки, исправлять их, поэтому не слушали чужих советов. У нас были трудовые книжки, паспорта. Мы убегали от верхового пожара, зарывались в болотный мох. Мы летали на вертолётах над таёжными реками и озёрами. Мы встречались с медведями нос к носу. Звери убегали от огня, а мы шли ему навстречу, засыпая песком, окапывая очаги пожарищ.
…Вчера до одури играли в карты в зальчике поселкового аэропорта, ожидая лётной погоды, но прогноз был неутешительным. Устали от безделья. Четвёртый день шёл с перерывами нудный дождь. Возникла идея добраться до райцентра на теплоходе. Нам с Василием дальше и не нужно. Мы должны оформлять документы в военкомате. Районный военный комиссар ещё зимой соблазнил нас возможностью получить высшее образование лишь за четыре года, стать офицерами, а после службы можно очень рано выйти на пенсию и работать на гражданке механиками. О пенсии не думали, а вот хотели получить высшее образование и стать военными. О службе думали, а тут возникла возможность – учиться и служить. Одновременно! Было бы глупо не воспользоваться таким предложением.
Сашка и Колька сказали, что категорически отказываются от службы, ходить строем не будут никогда, ведь станут военными медиками. Учились они отлично. Потому что нигде не работали постоянно. У нас в классе немного было девушек и парней, имевших нормальную постоянную работу. Коля Комаров был сплавщиком, мой друг Иван Скадин отслужил в армии и крутил баранку лесовоза. Его жена – Валентина Петровна преподавала нам историю и обществоведение. Да, ещё Галя Вербицкая трудилась в конторе леспромхоза счетоводом-нормировщиком.
После окончания пожароопасного сезона наш десант какое-то время помогал лесникам нарезать визиры для отвода лесных массивов под рубку. Начались морозы. Я оказался в гараже, так как смог внятно ответить на вопросы главного инженера.
Наша городская школа была одной из пятисот, перешедших на одиннадцатилетнее образование. Мы профессионально ориентировались, проходили производственную практику на машиностроительном заводе. Класс разделился на группы – токарей, слесарей и электрослесарей. А мы с Сергеем Ерохиным хотели стать модельщиками, изготавливать из дерева сложные модели для отливки деталей. Но такую группу не смогли набрать. Нас оказалось только двое. Сергей ушёл в школу рабочей молодёжи и стал учеником токаря.
Мы работали на машзаводе один раз в неделю по укороченному дню, но денег нам не платили.
Я сначала поучился токарному делу. Через четыре занятия надоело стоять на одном месте, вытачивать болтики и гаечки. Перешёл в группу слесарей. Мои одноклассники стояли у тисов и обрабатывали напильниками заготовки. В группе электрослесарей понравилось. С настоящими электриками ходили по заводским цехам, проводили плановые ревизии электродвигателям. Проверяли износ, меняли смазку, чистили коллекторы. А ещё мы лудили контакты для контроллеров, протирали спиртом лампы установок ТВЧ. Главный энергетик завода Николай Николаевич Кузнецов читал лекции. Мы учились легко и с желанием. Нам выдали комбинезоны и пропуска. В десятом классе сдали экзамены на первый разряд, получили «допуск», разрешающий работу на электроустановках до 1000 вольт. Мы гордились выпачканными солидолом руками, но электрики подсмеивались над нами, говоря, что наша техничка имеет третий разряд. Но техничка мыла пол в нашей дежурной комнате, а мы работали.
…Это удостоверение позволило мне поработать слесарем по ремонту автомобилей и тракторов. Главный инженер предлагал занять место автоэлектрика, но, полистав документы, понял, что мне только семнадцать полных лет, изменил план.
После выпускных экзаменов он предложат поступить в Ленинградскую Лесную Академию, в Красноярский лесотехнологический институт. Руководство леспромхоза дало возможность узнать на практике «почём куб леса», а потом вырастить из меня специалиста. Если бы завкадрами Рая Монархова, уговаривавшая поступать учиться, объяснила, что работники лесной промышленности поступают вне конкурса, то жизнь моя пошла по другой дороге. Но я испугался, полагая, что конкурс будет и среди тех, кто приедет поступать из леспромхозов, а я не смогу отлично сдать вступительные экзамены, учился кое-как. Возможно, что-то другое удержало от этого шага.
Берег нашей юности и берег старых людей, которым уже и выбирать нечего, был всё ещё в тумане. Мы ждём теплоход, мы молоды и полны сил. Два пожилых человека сидят у костра своей жизни. Поднявшийся ветерок принялся разносить и перемешивать туманные слои над Кетью, над пристанью. Стало понятно, что скоро сверху придёт за нами теплоход под номером «ПТ-301».
– Привезли нас на этой лодочке под зиму, – стукнул кулаком по остову паузка старик в плаще и шляпе. По реке уже сало шло – шуга. Вылезли мы на яр, а снег слепит – матушка моя. Стали копать землянки. Это потом начали строить посёлок на берегу Чачанги, где было несколько семей. И хвою заваривали, пили отвар и кору в муку мешали.
– Нас высадили на другую осень. Только ниже по течению. Всех своих похоронил. Назло тебе, думал, выживу. Не помру. Тиф начался.
– Чем ты провинился перед новой властью? Вроде со всеми ручкался. Председателя сельсовета самосидкой поил. Казёнкой потчевал. Всё высматривал и докладывал. Как же тебя не пощадили? Верным псом служил. Девчатам пошил красные косынки.
Старик провёл по лицу ладонью, словно хотел стереть прошлые события, запахнул куртку- штормовку.
– На Пасху ходили по дворам единоличников, которые из кожи лезли, чтобы заплатить налоги и не вступать в колхоз. Как ты, Василий. А вас так жали, что камень бы заплакал.
– Так и ты в сторонке не стоял…
– Все видели, как лодыри и крикуны забрались в колхозы, заняли должности бригадиров и заведующих складами, как из них, из складов тянут по себе имущество раскулаченных. На каждой улице было по колхозу организовано. Маленько и выпил тогда, а сказал (у пожарного сарая несколько человек было) что-то вроде того мол, когда клопы насосутся крови. Ходили активисты по дворам, стучали ручками наганов в ворота, требовали водки, отнимали куличи и крашеные яйца. Через месяц украли с локомобиля пас – приводной ремень. Ребятишки перед моими воротами играли куском ремня. Писарь заходил за самогонкой, увидел его, арестовали меня, обыск делали. Показали, что это я украл пас, – старик замолчал, вороша угли костра. – Умчались мои рысаки, осталась вот эта лодка да крестики у берёзовой рощи. Ты приехал на Алтай с отцом на вольные земли, заняли хорошие наделы, а нам с тятей достались солонец и песок. Весь век мантулил,
