овальное зеркальце в спинке древнего дивана, на котором спал Андрей, заведя будильник. – Мне замуж придётся выходить, а у нас не чукотская страна и далеко не Франция.
– Давай, Оля, поженимся. – предложил неожиданно для самого себя Андрей. Он не любил быть должным. А что он мог её предложить? Двести рублей? Она бы обиделась. Убежала. Никогда они больше не встречались на этом молчаливом диване, переставшем скрипеть после того, как Андрей отремонтировал, заменив пружины на резиновые мягкие подушки-сидения старых грузовиков, когда ещё не знали поролона. У него, как и у Оли, ничего не было с собой дорогого. …Поэтому предложил себя. Не на время, а навсегда. Понимал, что ей будет с ним хорошо, потому что не глуп, освоился в городе. У него есть кочегарка-крыша над головой, в которой будет работать по ночам, получать зарплату, чтобы им хватало на каждый месяц. Теперь – на двоих.
– Новости. Свистни ещё раз. Я тебя четыре часа вижу, а ты меня ещё меньше, ведь ты засматривался на Валюшку. Она у нас эффектная. Бедная Валя. Добрая и справедливая. У неё – никого нет. После гибели родителей живёт, как в тумане. К ней липнут, а она всех отшивает. …А на меня никто не обращает внимания. Я дружила в детстве с одним мальчиком. Он сейчас в армии. Переписываемся… Он вялый. Он очень любит меня. А я – как-то не отвечаю. …Меня можно со школьником спутать.
– Это судьба. Сделаем это не как все. Можно дружить пять лет, а потом после свадьбы разойтись. Тебе хорошо от того, что мне хорошо? Я тоже не эгоист. Родители мои живут в Тасино. Живут не богато. Отец ушёл к молоденькой, мама воспитывает мою сестру.
– У нас тоже семейка – четверо школьников. Я – третья. Старшую хотят выдать замуж за шофера. – Она тихо рассмеялась счастливо и приветливо. – Здесь замуж выходить антисанитарно. Торжественность должна какая-то быть. Чтобы через сто лет можно вспомнить нашу брачную тёмную ночь, как праздник. Ты мне нравишься. Правда. …Доверяю тебе себя. …Я шить умею. Рубахи твои старые буду носить и перешивать. Перекантуемся это смутное время. У моего дяди есть халупа под снос. Он её сдаёт иногда. Комната с отдельным входом. Говорит, была дворницкая когда-то. Он в неё с семьёй вселился, когда работал дворником, потом на «карандашке» строгал. Квартиру жене дали. Хочу, чтобы дети, чтобы тебя с работы ждать. Я готовила себя к замужеству, потому и поступила в медучилище. Я люблю наших детей. И тебя люблю. Я – козерог. Мы вот такие. Привязчивые, и до конца жизни. Ты не будешь страдать от моего невнимания. Я всегда буду с тобой в радости и в печали. Беру тебя в мужья по доброй воле…
– Клянусь, заботиться о тебе всю нашу жизнь. Клянусь быть честным и справедливым и все деньги приносить только домой. Поедем к твоему дяде знакомиться. Надо, чтобы кто-то нам разрешил пожениться. Тебе нет восемнадцати ещё? …Через семь месяцев.
– Не пей с ним. Он любит спаивать народ. А вообще, хороший. Он меня любит.
Андрею нравятся девушки. В каждой – находит особую радостную прелесть. Мог он тихо любить соседку, которая ходила в рваных чулках, в замурзанном материном халате, подвязанным бинтом с коричневыми пятнами. У Таи звонкий, как у Булановой, страдальческий голос, и она пела романсы, когда полола грядки. За этот нестерпимо-трогательный голосок прощал ей – и халат, и чулки и пятно сажи на лбу.
Однажды пригласил в кино. Все смеялись в зале, а она плакала. Он утешал её, просил не рыдать так громко. Ему показалось, что зрители ржут, услышав её голос. Они часто бродили по ночным улицам или сидели под черёмухой в конце огорода Листовских. Она целовала его беспрестанно, словно за ней кто-то гнался или она торопилась выполнить установленную норму. Он вдруг почувствовал ответственность за неё. Тае было всего шестнадцать. Неожиданно, когда Андрей погладил гладкие плавки, девушка сказала, что её изнасиловал месяц назад отчим, но она не сказала маме, но мама догадалась, и выгнала очередного мужа. Андрею стало жалко девушку. Он повёл её домой. А через неделю Тая каталась на мотоцикле с парнем из общежития. Она громко смеялась, увидев Андрея. Он догадался – пьяна. Уезжая на экзамены, увидел на автобусной остановке Таю. Её лицо скорбно морщилось. Андрей шагнул к ней, но девушка убежала…
Что он делал дальше?
Андрей поехал на вокзал, надеясь заработать подноской тяжёлого багажа. Платили скудновато, но платили. Ему повезло. Мужчина в кожаном пальто выгружался на стоянке такси. Два больших чемодана, какой-то импортный картонный ящик – похоже монитор. На ступенях вокзала эффектно, словно модель, молодая женщина в коричневой дубленке призывно махала.
– Разрешите поднесу. Хотите паспорт в залог?-- подбежал Андрей, вынимая документ. «Кожаный» кивнул. Листовский схватил оба чемодана. Тут ему помогла наследственность по линии прадеда. По рассказам деда тот был силён, и на Пасху крестился двухпудовой гирей. Наверняка, в чемоданах нового русского доллары или свинцовые чушки для остойчивости яхты. Андрей нёс к поезду груз. А тут словоохотливый хозяин, пыхтя, начал допрос:
– Некому помогать? Женился? Отговаривали? В Политехе? А девочка стоит суеты? – вопросы сыпались как дробь из дырявого мешочка. – Как бывает. Подаст девчонка себя с хорошей подливкой, молодец слаще морковки не пробовал. Вот тебе привет с большого бодуна. Выбирай, не выбирай – пролетишь.
Разговорчивый сунул в руку хорошую купюру, махнул приветливо, как старому знакомому. Удар в спину заставил Листовского опуститься на знакомом перроне.
– Место – наше, – прошипел маленький с бледным злым лицом и крупными веснушками на курносом носу. – Предупреждали?
– Не спорю. Ваше. Мне Старый разрешил. Я тут редко, а ему отстёгиваю.
– Раз Старик, – разулыбался высокий парень в спортивных брюках, в кожаной курточке и вязаной красной шапочке-петушке. – Держи краба. Проверим…
Андрей слегка хлопнул его по ладони. Третий – вертлявый, симпатичный мальчишка лет четырнадцати (Андрей его раньше не встречал с этими жучками) подошёл, полез обниматься, но Андрей сделал шаг в сторону, освобождаясь от длинных рук подростка.
– Ну, давай. Без обид? – находу, говорил высокий и вдруг громко засмеялся. Дурашливо толкаясь, смеялись и другие.
У вокзальной двери Андрей сунул руку в карман. Денег не было. Не оказалось их и в другом кармане его чёрной вельветовой куртки, в которой ходил зимой и весной, а в морозы пристегивал утепление из искусственного меха. «Когда успели? – недоумевал, – Циркачи». А так хотелось купить булку с сыром. Придётся подождать. Студентов и волков кормят не только ноги, но и голова. Взяв портфель у продавца газет – пожилой женщины, которой сдавал его на хранение, а сам ловил пассажиров с грузом, вышел на привокзальную площадь.
У гастронома стояли два бомжа с небритыми, избитыми лицами. Андрей знал, что в это время из пекарни привозят хлеб. Водитель хлебовозки за разгрузку давал две булки ржаного хлеба или батон. Лотков было немного. Выбирать не приходилось. Андрей быстро носил лотки, вдыхая аромат тёплой сдобы. Коршуном кинулся бомж к лотку, схватил грязными руками витой калач и метнулся к детскому грибку. Водитель не заметил похищения, а Андрей молчал, понимая, что этим людям из подвала тоже нужно что-то есть. Продавцы посчитают привозку, выскажут завтра водителю претензии о недостаче. Тогда Андрей снял куртку и повесил на крайний лоток. Этим он обезопасил себя от подозрения и поберёг одежду. От сдобы остаются следы, носить на вытянутых руках можно три лотка. Водитель принял высокий темп Андрея, бегал из магазина, так, чтобы автомобиль был в поле его зрения. Второму бомжу не повезло. Водитель его застукал, а молодой мужчина, протягивая мелочь, стал просить «полбуханочки». Работавший в прошлую зиму водитель так близко подгонял к двери автомобиль, что желающие поживиться, не могли протиснуться в узкую щель. Андрей одевался на улице, водитель закрывал отсеки. Подал батон. «Хозяин злой сегодня. Лому не дал. Приходи завтра». Андрей вернулся в коридор магазина за портфелем.
– Ничего, что позавчерашний? – сказала техничка, заталкивая в его портфель третью буханку. – Моя тоже учится в Новосибирске.
– Я – рассчитаюсь, – сказал Андрей, понимая, что это уже не оплата за труд, а подаяние.
– Не думай. Всеравно спишут.
Он сдал зачёт, заработал хлеб. До закрытия базара ещё далеко. Буду караулить пассажиров. Можно
