– А вот тебе, – он задержался на ступеньке, – нужен шестнадцатилетний. Нет, он будет слишком взрослым, лучше…
Не дослушав, она захлопнула дверь и ушла в гостиную, где все еще были рассыпаны осколки ее ночи, ее сердца: зеленая туфелька, зеленая пуговица, золотая цепочка с коралловым сердечком…
Поскорее выбросить эту пакость! Тэффи подняла цепочку, мерзко обвившуюся своим холодным золотом вокруг пальцев, и швырнула в корзину для бумаг. Нет, это не подойдет, Тэффи не хотела даже видеть ее…
Звонок в дверь! Кровь бросилась ей в лицо. Должно быть, Поль вернулся за цепочкой. Или, вдруг подумала она, затрепетав от желания, он вернулся за ней, за самой Тэффи? Может, он пришел просить прощения и дать ей возможность тоже извиниться? И они начнут все сначала…
Но когда она подбежала к двери и открыла ее, в тусклом сером свете лестничной площадки, куда не заглядывало солнце, перед ней предстал Ник, долговязый, небритый и преисполненный надежд.
ГЛАВА ПЯТАЯ
– Ты уверен, что на этот раз получится? – Тэффи не говорила, а кричала.
Здесь, на ярмарке, чтобы тебя услышали, приходилось кричать. Повсюду визжали дети всех возрастов и национальностей, заливались балаганные зазывалы, скрипели шарманки, свистели свистки, трещали трещотки, гремели барабаны…
– Ты только делай то, что я скажу, – завопил в ответ Ник, – остальное моя забота!
То же самое он говорил и в предыдущие три раза, но Тэффи слишком устала, чтобы спорить. Она снова забралась в ярко раскрашенное седло белой карусельной лошади и попыталась принять самую изящную позу, на какую была способна в таком состоянии. До нее доносились манящие запахи горячей пищи: пряные сосиски, свежий хлеб, горчица… или это пикули? Почему она так этим заинтересовалась, ведь она слишком несчастна, чтобы даже думать о еде?..
Утро прошло как в тумане. Она приняла душ, переоделась в прохладный хлопчатобумажный костюм, убрала квартиру и с ненавистью посмотрела на молчащий телефон. Она написала всем своим друзьям, как прекрасно проводит здесь время, и с ненавистью поглядела на телефон, съела кусочек камамбера и снова взглянула на ненавистный телефон. В конце концов она обнаружила, что считает минуты до открытия ярмарки, когда по крайней мере можно будет развлечься, помогая Нику снимать его фильм.
Теперь, правда, это совсем ее не развлекало. Как посмел Поль Сейлер сказать, что она не подарок? Тэффи злилась на него. Нет, скорее она злилась на себя – за то, что поспешила броситься ему на шею, за невольный порыв, с каким она поддалась искушению. Неудивительно, что все закончилось так плохо. Она чувствовала себя униженной и еще раз униженной… Хорошо хоть он позаботился о них обоих.
– Простите, мадемуазель.
Вежливая школьница протиснулась мимо Тэффи к следующей лошадке. Двое мальчишек помладше хотели сесть в вагончик, где, пригнувшись, стоял Ник с камерой, их вежливо выпроводил оттуда молчаливый звукооператор. Карусель постепенно заполнилась.
– Улыбнись, – напомнил Ник. – Постарайся выглядеть как можно веселее.
Бог ты мой, простонала про себя Тэффи, четвертый раз! Она откинула голову назад и растянула губы в то, что, она надеялась, выглядит как улыбка. Перед глазами у нее маячили крылышки херувима, укрепленного на переднем вагончике. Он был повернут к ней спиной. Но ведь и весь мир повернулся к ней спиной, кроме Ника и его слишком сложной камеры.
Казалось, Ник имеет лишь смутное представление о том, что он будет делать со своим фильмом. Он, конечно, мог показать его в видеоклубе своего колледжа, но его разговоры, что он-де сумеет продать фильм, были всего лишь детским лепетом, и Тэффи это отлично понимала. Нику не хватало профессионализма. Надо было ему просто снимать своей любительской видеокамерой, вместо того чтобы брать оборудование напрокат и нанимать оператора по высоким воскресным расценкам.
– Клодия собиралась надеть белое платье, чтобы подходило к лошади, – сетовал он сейчас. – И парик она купила в тон позолоте…
Зазвучавшая музыка прервала его на полуслове и избавила Тэффи от необходимости отвечать в который раз, что она – не Клодия. Кстати, Тэффи сомневалась, стала ли бы Клодия вообще надевать парик при такой жаре… Перед ней проплывала празднично украшенная площадь Гласис, мало-помалу сливаясь в одно многоцветное пятно, спина затекла, щеки пылали, как в горячке, под ложечкой неприятно посасывало.
– Теперь получилось? – спросила Тэффи, наконец слезая с седла.
– Наверняка. А сейчас я хочу снять тебя на чертовом колесе. – Ник был полон энергии.
– Ник, я не могу. – Она взглянула в сторону огромного колеса с раскачивающимися сиденьями. – Мне… мне не по себе.
– И ты туда же! – Он провел ладонью по своим слишком длинным волосам. – Почему с вами, женщинами, вечно что-то происходит?
– Если бы я немного отдохнула…
– Нет времени, я хочу закончить с колесом до того, как пойдут пастухи… С тобой все в порядке? – В начальственном тоне Ника появились тревожные нотки. – О Господи…
Тэффи еще успела заглянуть в его растерянные синие глаза и заметить, как изменилось хмурое лицо звукооператора, а потом ей стало совсем нехорошо. Она не знала, то ли весь этот гвалт, гомон, свист, треск доносится с ярмарки, то ли у нее шумит в ушах.
Тэффи все еще пыталась это понять, когда надежные сильные руки обняли ее за талию и не дали упасть.
– Спокойно, мышка, я тебя поймал.
В первый момент она подумала, что его низкий голос почудился ей, как бывает, когда снится музыка, но потом она услышала новую реплику и ощутила его дыхание на волосах.
