всегда ходить по острию ножа.
— Мы могли бы неделю питаться за счет обезьян, — с сожалением заметил Юраша.
Друзья остановились на углу проспекта, закурили и снисходительно поглядывали на прохожих. До конца смены знакомой официантки оставалось еще довольно много времени.
Они молча прошли один и второй квартал, миновали школу, из дверей которой шумной толпой выбегали ребята. Прошли еще один квартал и вышли на площадь. Присели на скамью в сквере.
Рядом шелестел фонтан, вокруг которого, как пчелки, носились на велосипедах малыши, молодые мамы с достоинством катили перед собой коляски. До Алика и Юраши доносились обрывки их неторопливых, степенных разговоров — о новых квартирах, гарнитурах, о работе мужей, о кулинарных рецептах, о нарядах и модах…
Это была другая, мирная жизнь, с ее мирными заботами и волнениями.
Юраша посмотрел на Алика тоскливым вопрошающим взглядом. Ему снова отчаянно захотелось туда — на мирный берег, прочь с опасного пятачка, на который затащил его этот безумный малый, авантюрист, воображающий себя великим полководцем. А тому хоть бы что — сидит, усмехается, вертит в тонких пальцах длинную папиросу.
— Ну чего ты? — ласково, с пониманием улыбнулся Алик. — Опять забоялся? Ах ты тепа, тепа…
— А то, — понурился Юраша, — на войне небось и то легче. Там хоть знаешь, откуда стреляют…
— А ты думаешь, мне нравится наша жизнь? — Алик жадно затянулся, задрал голову и пустил вверх серое облачко дыма. — И мне претит все это. Я тоже человек, и мне тоже хочется спокойно жить. А не бегать как неприкаянному. Как только мы сорвем свой куш — в тот же миг станем самыми добропорядочными гражданами. Не сомневайся, Юрий Константинович.
— Почему я, видите ли, должен стать добропорядочным гражданином? — возмутился Юраша. — Я и сейчас не жулик. Ты за меня не расписывайся, пожалуйста.
— А кто я, по-твоему? — мрачно спросил Алик, пытливо вглядываясь в лицо Юраши и с горечью понимая, как ненадежен его приятель. — Я тоже не жулик какой-нибудь. Ты же знаешь. Я ищу свою удачу. А чтобы найти ее, надо использовать любую возможность. Пока, к сожалению, обстоятельства против нас. Но наступит день, когда мы подчиним их и станем победителями. А что бы ты делал, хотел бы я знать, если бы не встретил меня?
— Не знаю, — неуверенно ответил Юраша. — Я бы, наверное, возвратился в свое ателье. Меня примут — они обещали. В конце концов и там можно прилично зарабатывать…
— Чепуха! — Алик даже сплюнул от возмущения. — Какая чепуха! Быть дамским портным? Боже, избавь его от этого позора!
— Ну, ты, полегче! — усиленно задышал Юраша. — Полегче, я говорю. За такие речи можно по физиономии схлопотать.
— Ну что ты, что ты! — оторопел Алик. — Я не имею в виду ничего плохого. Я только хотел сказать, что ты достоин лучшего. Да, лучшего. Но само оно в руки не приплывет — за него нужно бороться. Вспомни Леона, о котором я тебе рассказывал. Чем он кончил? Зашелудивел, как бродячий пес. А все потому, что плыл по воле волн. И не имел никакой руководящей идеи…
— А-а, какая тут идея… — досадливо поморщился Юраша. — Разве это идея — облапошить фаворитку?
— Конечно, нет, — поддакнул Алик. — Охотно соглашаюсь. Мне, например, деньги нужны не для того, чтобы кутить, а для того, чтобы быть свободным.
— То есть не работать, — с презрением сказал Юраша. — Этого ты боишься?
— Нет, нет, ты меня не совсем правильно понял, — смешался Архипасов. — Дело не в работе, а в обстоятельствах… — Алик почему-то опять вспомнил Леона, и ему стало совестно — похоже, он говорит то же самое, что и тот тип: «Докатился, слава тебе…» Алик стушевался и замолчал, лихорадочно обдумывая, что бы такое поубедительнее выложить усомнившемуся простаку.
— Да ну тебя! — махнул тот рукой. — Кто о чем, а больной о болячках. Слышал я уже об этих обстоятельствах. Надоели они мне хуже горькой редьки. Придумай еще что-нибудь. Об идеях тоже слышал. — Юраша презрительно засмеялся. — Связался я с тобой на свою голову. Поверил твоим сказкам. Да делать нечего — потерплю еще немного. Посмотрю, чем все это кончится.
— Вот увидишь, — воспрянул духом Алик, — все будет в лучшем виде. Ты еще посмеешься над своими страхами, когда твои карманы доверху будут набиты монетами.
Он смотрел на Юрашу и не узнавал его — перед ним сидел благочестивый мирянин с евангельской кротостью на лице. «Вот так иезуит! — с острой неприязнью подумал Алик. — Настоящий хамелеон! Сладу с ним нет. Все он взбрыкивает. Каждый раз его надо взнуздывать, вести на жестком поводу. Ничего, пусть покобенится. Пока он мне нужен, я потерплю. Но потом, когда дело будет сделано, этот милый доброхот выкусит у меня…»
Мир между духовным пастырем и божьей овечкой был на время восстановлен.
— Кстати, о любви, — после долгого молчания заговорил Алик. — Этот червь точит меня и сейчас. Не мог бы ты исполнить одну мою весьма деликатную просьбу? Я буду бесконечно благодарен тебе, голубчик.
— Какое поручение? — напрямик спросил нетерпеливый Юраша. — Если по части женщин — валяй. — Его самого томила скука, хотелось не просто бесцельно фланировать по улицам, а действовать, жить, к чему-то стремиться, быть увлеченным, как эти студенты, которым он завидовал и которых не понимал и презирал одновременно. За что и почему, он и сам не знал.
— Передашь записку той солнечноволосой девочке, которая родилась, чтобы по меньшей мере стать кинозвездой. Она зажгла во мне огонь, который уже не погасить.
— До первой же новой смазливенькой рожицы, — съязвил Юраша. — А записка, между прочим, отличная улика.
— Да, ты прав. Записочка, увы, не подходит. Передашь изустно, словами. Только ничего не перепутай.
— Не перепутаю, не бойся.
— Будь осторожен. В этом доме живет моя тетя. Веди себя культурно. Да не ляпни лишнего при родителях. Ты из райкома комсомола. Улавливаешь?
— Еще бы. Не настолько глуп, как тебе кажется, — огрызнулся Юраша, трогаясь в путь.
Мимо Алика, одиноко сидящего на скамье, с огоньками сигарет в зубах проходили парни, ведя за руку своих красивых и веселых подружек. В воздухе, в голубом воздухе первых сумерек терпко пахло прохладными запахами осени — палой листвой, легким речным туманом, цветочной пылью. Алик содрогался от нетерпения. Он выплюнул мундштук папиросы, зажег другую. До него долетели обрывки транзисторной музыки, оживленных разговоров, веселого смеха.
Он еще издали заметил Машеньку и Юрашу. Конечно, этот потаскун Юраша не мог обойтись без пошлости — ведет ее под руку, весь изогнулся да еще нашептывает что-то на ушко. Наверняка анекдот. На другое он просто не способен.
— Здравствуйте, — рванулась к Алику Маша. — Как хорошо, что вы приехали. С вашей тетей несчастье.
Алик даже не заметил, как, звеня легкими крылышками, упорхнул куда-то ввысь ловелас Амур со своими отравленными стрелами.
— Что случилось? Говорите быстрей, — нетерпеливо попросил он.
— Ваша тетя лежала на полу у двери без сознания. Соседка вызвала «скорую помощь», — торопливо говорила девушка. — Врачи сказали: возможно, кровоизлияние. Пока ее оставили дома. Жильцы договорились по очереди дежурить, пока не приедут родственники.
— А как их вызвали? — сердито спросил Алик. Он собственными руками предусмотрительно порвал и выбросил в мусоропровод адресную книжку старухи.
— Я не знаю.
— Очень удачно, что я снова здесь. Пойдемте. Скорей, скорей. Какое несчастье! Я сам буду дежурить у постели тетеньки. — Алик облизнул пересохшие губы. Машенька для него больше не существовала.
Едва они переступили порог квартиры тети, остро шибануло лекарствами. Алик щедро вознаградил дворничиху, которая сидела у постели больной, и с богом отпустил ее.
