руках, поцеловал в щеку и сказал, что находит ее очень красивой. Кейт, Констанции и другим сопровождающим помогли сесть в экипаж позади нее, остальные с трудом втиснулись на сиденье напротив, так как пышный наряд невесты из атласа и тафты занял очень много места. Накренившись, экипаж двинулся по аллее, провожаемый приветственными возгласами слуг и непристойным свистом Геркуля, который отскочил, чтобы избежать оплеухи разозлившегося Париса.
Двор церкви был залит солнцем и заполнен экипажами. Приходский священник сам спустился по аллее, чтобы приветствовать их и проводить невесту с подругами в комнатку за алтарем. Здесь ей пришлось невыносимо долго ждать, пока не был подан знак, что ей следует медленно и торжественно прошествовать под сводами храма.
– Иди, – сказала Констанция, посаженая мать Таунсенд, слегка подтолкнув ее.
Сначала в тусклом свете церкви Таунсенд не могла ничего различить, кроме нескольких лиц, наблюдавших за ней со скамей. Но к тому времени, как она приблизилась к алтарю, глаза ее привыкли к полумраку, и она без труда различила Яна, который стоял рядом с пастором Вудфордом, устремив на нее взгляд своих ярко-синих глаз на темном красивом лице. Когда глаза их встретились, Таунсенд почувствовала, что у нее подгибаются колени. Она невольно замедлила шаг, хотя отец шел рядом с ней. Ее маленькая племянница Каролина, которая несла шлейф, натолкнулась на нее. Этого Таунсенд даже не заметила. Она дивилась тому, что могла забыть, как хорош собой ее нареченный, как высок и широк в плечах, с какой грацией он идет, свойственной не всем высоким мужчинам.
Волнение и любовь нахлынули на нее с такой силой, что у нее сжало горло и к глазам подступили слезы. Через несколько минут она произнесет слова, которые сделают ее его женой перед Богом и людьми. И вдруг все сомнения, которые терзали ее со дня его отъезда, были внезапно сметены твердой уверенностью, что для нее не существует другого мужчины, кроме него, и никогда не будет существовать, пока она жива.
Ян наблюдал за приближающейся Таунсенд и думал, что она гораздо красивее, чем он помнил ее. Ему казалось невероятным, что платой за получение Сезака была всего-навсего женитьба на этом восхитительном ребенке, который в эту минуту повторял свои клятвы низким, гортанным голосом, спокойным и чистым, без тени неуверенности.
Ян знал, что из нее выйдет отличная герцогиня, он бессознательно повторял себе все то, что пришло в голову отсутствующей в церкви Изабелле. У него также не было сомнений в том, что она станет одним из самых замечательных украшений Двора Людовика. «Я буду...» – услышал он, как мягко произнесла Таунсенд, и, повернув голову, увидел в ее ясных голубых глазах что-то близкое к обожанию.
Помогло ему то, что он знал – она вообразила себя влюбленной в него. Девушки, к счастью, очень впечатлительны и ими гораздо легче руководить, чем увядающими любовницами. На них не надо тратить много времени, так как их счастье легко поддержать такими простыми способами, как подарок, приглашение на прогулку или обещание нового платья. Более того, соверши он даже неосторожность, благодаря которой Таунсенд узнала бы о его любовной связи, он знал бы все точно, что сказать и сделать, чтобы она простила его и не устраивала сцен. Да, он знал, как обращаться с влюбленными девушками, и, глядя на мягкий, улыбающийся рот Таунсенд, он решил, что у него нет, безусловно, причин быть неверным ей. Во всяком случае, сейчас. Когда обряд венчания окончился, свадебный кортеж отправился назад в Бродфорд-Холл, чтобы присутствовать при подписании документов женихом и невестой. После этого молодожены совершили традиционную прогулку вокруг сада, перед тем как присоединиться к приглашенным в гостиной, где были приготовлены торты и вино. Затем состоялся торжественный обед, и повар, который трудился несколько дней, готовя самые изысканные блюда из норфолкской дичи, свинины, говядины, каплунов, корнуоллские пироги и невероятное количество глазированных, маринованных и жареных овощей, имел удовольствие видеть, что все это – каждый кусок – было съедено. Вино и шампанское и кубок за кубком специального пунша сэра Джона сопровождали обед многочисленными тостами, а лакеев дважды посылали в погреба за бочками домашнего пива.
– Мне кажется, я не веселился так с тех пор, как мастер Геркуль заставил кабанов напиться пива в Бродфорде в прошлое Рождество, – говорил Бейли домоправительнице. Они стояли в дверях и смотрели, как Арабелла Грей, которая пила пунш весь вечер, шумно прошла мимо с мужем, виснувшим у нее на руке в отчаянной попытке не отстать от танцующей походки своей командирши.
Пикл уставился на них, а Бейли оцепенел.
– Я позабочусь о свечах, – прошептал он и прошмыгнул в зал мимо них.
– Да уж, веселье, – проворчал Пикл, бросая мрачный взгляд на опрокинутые стаканы и объедки, разбросанные на столах и на полу.
– Какой счастливой выглядит Таунсенд, – говорила в это время Кейт своему мужу, наблюдая, как ее падчерица танцует недалеко от нее с Геркулем, весело смеясь.
– Да, – сказал сэр Джон угрюмо. – Это единственная причина, по которой я сразу согласился на этот брак.
– Нет, Кейт, выслушай меня. Мне вовсе не было приятно узнать, что этот человек вскружил ей голову своей привлекательной внешностью. Я бы хотел, чтобы ее счастье было более основательным и долговечным, а не просто первым пылом юности. Бог весть, сколько ошибок совершалось уже, когда молодая девушка...
– Монкриф – человек опытный. Он точно знает, как к ней относиться. И вы сами прекрасно знаете, что никогда не дали бы согласия на свадьбу, если бы не были такого же хорошего мнения о его нраве, как и я.
Сэр Джон нахмурился.
– Надеюсь, вы правы.
Кейт тоже надеялась. Она оглянулась, отыскивая глазами своего зятя, который стоял в другом конце комнаты и разговаривал с лучшим другом сэра Джона герцогом Бэдфордским. Она должна была признать, что он выгодно выделяется среди гостей своим черным костюмом и темными волосами, перехваченными простой лентой, а свет, излучаемый свечами, играет на его жестких мужественных чертах лица.
Кейт вздохнула и снова посмотрела на Таунсенд, которая перешла от Геркуля к Парису, и вдруг, совершенно неожиданно, что-то кольнуло Кейт, – дурное предчувствие.
Несмотря на уверенность, высказанную в разговоре с Джоном, она не могла не думать о том, какая Таунсенд хрупкая, какая она еще молодая, как много ей предстоит: трудности замужества, рождение и воспитание детей, удары, которые жизнь, несправедливая вообще, без устали наносит тем, кто менее всего их заслуживает. Более того, герцог Войн не был, конечно, сговорчивым человеком, не то что брат Джона
