– Но, мама, это же яснее ясного! – возразил Поль.
– Мне все равно, кто что говорит… – начала Полина, но ее речь была прервана появлением Седрика: как всегда очень ухоженный и элегантный, он сегодня держался более чем самоуверенно.
– Доброе утро, милейшая миссис Аллен. Доброе утро, мои сладкие, – сказал он. – Что, Поль, голубчик, все ломаешь голову, как, перефразируя народную мудрость, из синицы в небе сделать журавля в руках? А я вот придумал либретто двойной свадьбы – сплошной восторг! Правда, получается чуточку сложновато. В отсутствие дяди Клода Старцу придется взять на себя роль посаженого отца Фенеллы, а потом он перемахнет через проход и встанет рядом с собственной невестой. Я могу быть шафером сразу у двух женихов, а Поль будет одновременно женихом Фенеллы и посаженым отцом Сони. Настоящий балет! Томас будет изображать пажа, а Панталоша понесет букеты, что даст ей полную возможность швырять ими в кого угодно. Ты, мама, и все тетушки будете фрейлинами-подружками. Я уже придумал для вас восхитительно- устрашающие туалеты.
– Дерзкий шалун, – пожурила его Миллеман.
– Нет, но правда, – продолжал Седрик, ставя свою тарелку на стол, – я на самом деле считаю, что вы с Фенеллой повели себя по меньшей мере негибко.
– Не все же умеют менять свои подходы к цели так шустро, как ты, – сухо сказал Поль.
– Да, льщу себя надеждой, что мой низкий, коварный трюк удался на славу, – охотно согласился Седрик. – Соня разрешила мне заняться ее свадебным платьем, а Старец сказал, что я по крайней мере проявил родственные чувства. Что же касается Панталоши, дражайшая тетя Полина, то боюсь, она утратила свои позиции безвозвратно. У ребенка такое здоровое, крестьянское чувство юмора.
– Я только что сказала твоей матери, Седрик, и повторяю: у меня есть основания полагать, что в этом инциденте Панталоша неповинна.
– Мой бог! – воскликнул Седрик. – Как умилительно! Какая вера в свое дитя!
– Так же, как неповинна и в истории с дедушкиным зеркалом.
– У Панталоши есть и другие заступники. – Седрик с очередной обворожительной ужимкой кивнул на Агату.
Полина тотчас повернулась к ней, и Агата почувствовала себя зрителем, выходящим из зала на сцену.
– Да, – пробормотала она. – Когда Панталоша сказала, что ничего не писала на зеркале, мне показалось, она говорила правду.
– Слушайте! – с жаром вскричала Полина. – Слушайте все! Спасибо вам, миссис Аллен. Слава богу, хоть кто-то верит моей бедной малышке.
Вера Агаты в невиновность Панталоши была и так уже слегка подорвана, но Агата даже не подозревала, какое потрясение ждет ее впереди.
Из столовой она пошла в театр. Портрет стоял повернутый к стене, там же, где она его оставила вчера. Вытащив картину в проход, Агата оперла ее одним углом о пол, подняла, поставила на нижнюю перекладину мольберта и отошла назад, чтобы разглядеть получше.
Поверх полностью выписанного лица кто-то нарисовал черной краской громадные очки.
III
Секунд пять ее попеременно бросало то в жар, то в холод. Она потрогала холст. Лицо давно высохло и затвердело. Черные очки были еще сырые. С чувством облегчения – оно было таким сильным, что все в ней перевернулось, как от приступа тошноты, – Агата обмакнула тряпку в масло и осторожно стерла дерзкое добавление. Потом села и стиснула перед собой дрожащие руки. Ни пятен, ни размывов – голубоватые волнистые тени под глазами не испорчены; ни следа грязи на туманном розовом облачке, придававшем выпуклость лбу.
– Боже мой! – прошептала она. – Боже мой! Слава богу!
– Доброе утро,– войдя через боковую дверь, поздоровалась Панталоша. – Мне разрешили еще одну картину нарисовать. Дайте новую картонку и краски, только много. Вот посмотрите. Это коровы с самолетом, я их уже кончила. Правда, красиво?
Она опустила картонку на пол, прислонила ее к мольберту, потом, нахально копируя Агату, отступила на шаг, сложила руки за спиной и взглянула на свое произведение. Три ярко-красные коровы паслись на изумрудном лугу. Над ними по голубому небу – Панталоша нарисовала его одной лазурью – летел изумрудный самолет, из которого вываливалась черная бомба.
– Здорово, да? – Помолчав, Панталоша снисходительно перевела взгляд на работу Агаты. – Это тоже ничего, – сказала она. – Симпатично. Когда смотришь, даже приятно. Я считаю, картина хорошая.
– А некоторые считают, что, если пририсовать очки, будет лучше, – наблюдая за ней, сказала Агата.
– Дураки они и ничего не понимают. Короли очки не носят. А это король.
– Да, но кто-то все равно нарисовал ему очки.
– Пусть он попробует моим коровам очки нарисовать – я его убью!
– Как ты думаешь, кто мог это сделать?
– Не знаю, – равнодушно ответила Панталоша. – Может, Нуф-Нуф?
– Вряд ли.
– Тогда, наверно, тот же, кто Нуф-Нуфу зеркало разрисовал. Не знаю. Но точно не я. Ну так что, можно я возьму еще картонку и краски? Мисс Эйбл нравится, когда я рисую.
– Поднимись ко мне в комнату, там в шкафу много картонок, можешь взять себе одну поменьше.
