— Да, я до смешного болтлив. Должно быть, потому что нахожу собственную болтовню менее скучной и утомительной, чем чужие разговоры.
— Вам можно позавидовать, — произнёс Аллейн.
Малмсли вопросительно вскинул брови.
— Что говорил вам в тот день Гарсия по поводу Пилгрима? — поинтересовался Аллейн.
— Пилгрима? — переспросил Малмсли. — Ах, да, он сказал, что в лице Пилгрима Вальма Сиклифф обретёт не мужа, а зануду. По его мнению, Вальме скоро надоест любоваться на его хорошенькую физиономию. Я же сказал, что куда скорее ей приестся его добродетельный нрав. Ведь добродетельных мужей женщины не любят ничуть не меньше, чем изменников.
«О Господи, — подумал Аллейн. — Этот парень, кажется, начитался Оскара Уайлда». А вслух спросил:
— И что тогда?
— Тогда он ответил, что Бейсил Пилгрим не такой уж святоша, каким кажется. Я же ответил, что как- то не задумывался на эту тему. Тогда Гарсия предложил обсудить добродетель Сиклифф, присовокупив, что может про неё «ох как много» порассказать. Меня, признаться, это не прельщало. Я чувствовал, что помолвка Сиклифф с Пилгримом задела его за живое. Гарсия ведь — это ни для кого не секрет — всерьёз увлечён ею, а я давно заметил, что куда интереснее слушать, как расхваливает женщину мужчина, который её терпеть не может, нежели выслушивать, как влюблённый выливает ушат грязи на объект своей страсти. Словом, я счёл за благо сменить пластинку.
— И вы переключились на Соню Глюк?
— Гениальное озарение, инспектор — если бы я уже не сказал вам об этом раньше.
— Это едва ли не единственное из нашей беседы, мистер Малмсли, что я запомнил. По вашим словам, Гарсия спросил вас… — Аллейн сверился с записной книжкой. — Не возникало ли у вас когда-нибудь желания убить свою любовницу — просто так, ради острых ощущений. Так?
— Да, — кивнул Малмсли.
— И что вы ответили?
— Я ответил, что никогда не связывал себя с женщиной достаточно крепкими узами, чтобы она имела право назвать себя моей любовницей. Видите ли, есть в слове «любовница» нечто угрожающе постоянное. Тем не менее, тема эта сама по себе достаточно приятная, и мы некоторое время и впрямь развивали её. Гарсия подошёл к моему мольберту, посмотрел на мой эскиз и сказал: «Нет, овчинка выделки не стоит». Я с ним не согласился, сказав, что, не испытав вкуса убийства, настоящим маэстро не станешь. «Ничто так не щекочет нервы, как убийство натурщика», — добавил я, напомнив ему про Микеланджело. А Гарсия просто зловеще расхохотался и вернулся на своё место.
— Как по-вашему, он нормален?
— Нормален? А кого, мой дорогой инспектор, можно в наши дни назвать нормальным?
— Вы, конечно, правы, но всё-таки, положа руку на сердце, вы поручились бы за то, что он вполне нормален?
— Пожалуй, нет, — ответил Малмсли после некоторого раздумья.
— Вам известно, принимал ли он наркотики?
Малмсли наклонился вперёд, загасил окурок и оставил его в пепельнице. Потом полюбовался на свои нефритовые перстни и произнёс:
— Представления не имею.
— Вам не доводилось замечать, какие у него зрачки? — продолжал Аллейн, не сводя глаз с Малмсли. — Зрачки ведь почти всегда выдают наркомана.
— В самом деле?
— Да. Они обычно сужены. Затем, время от времени, они резко расширяются. Как вы, наверное, замечали, если смотрели на себя в зеркало, мистер Малмсли.
— О, вы весьма сведущи, мистер Аллейн.
— Я ещё раз спрашиваю вас, мистер Малмсли, употреблял ли Гарсия наркотики. Предупреждаю вас: все комнаты в этом доме подвергнутся самому тщательному обыску. Будут ли приняты соответствующие меры, если мои люди обнаружат у вас наркотики — целиком зависит от полноты и искренности ваших ответов.
Малмсли быстро перевёл взгляд с Фокса на Найджела.
— Эти господа помогают мне расследовать случившееся, — пояснил Аллейн. — Если же вы хотите пощекотать себе нервы, мистер Малмсли, то полиция вполне в состоянии предоставить вам это удовольствие. Итак?
— Гарсия не может себе позволить такую роскошь, — быстро ответил Малмсли. — Он ведь живёт за чужой счёт.
— А вы когда-нибудь предлагали ему… ну, скажем, раскурить по трубочке опиума?
— Я отказываюсь отвечать на ваш вопрос.
— Что ж, имеете полное право. Однако предупреждаю: получив ордер, я немедленно прикажу своим людям обыскать вашу комнату и личные вещи.
Малмсли заметно увял.
— Сама даже мысль об обыске внушает мне глубочайшее омерзение, — изрёк он. — Я, знаете ли, весьма разборчив в выборе гостей.
— А Гарсия входил в число ваших гостей?
— Допустим, входил — и что из этого? Ладно, хватит играть в кошки-мышки. Я ведь давно раскусил вашу игру, инспектор. Вы хотите знать, не балуюсь ли я травкой, опиумом или чем-нибудь ещё в этом роде. Да, случается. Друг подарил мне прелестный набор для курения опиума — из нефрита и слоновой кости. Мог ли я устоять перед искушением и не попробовать, что за блаженство он мне сулил? С другой стороны, я не позволил себе впасть в зависимость. Собственно говоря, я не использовал и половины того запаса, что мне подарили. Я вообще неподвластен привычкам.
— И вы приглашали Гарсию курить опиум?
— Да.
— Когда?
— В прошлую пятницу. Днём.
— Наконец-то, — вздохнул Аллейн. — Где вы это делали?
— В студии.
— Где вам никто не мешал?
— Где нам было удобно.
— Вы собирались успеть на шестичасовой автобус. А ведь после опиума вас, должно быть, уже не слишком тянуло в Лондон?
Малмсли беспокойно заёрзал.
— Собственно говоря, — медленно пояснил он, — я выкурил не полную трубку. Я вообще только раскурил её, а потом передал Гарсии.
— А сколько выкурил он?
— Он докурил мою трубку. Только одну.
— Допустим. Теперь, если можно, уточните, как вы провели этот день. В студию вы отправились сразу после обеда. Гарсия был уже там?
— Да. Только пришёл.
— Сколько времени спустя вы дали ему опиум? В котором часу?
— Господи, дорогой инспектор, откуда же мне знать? Часа в четыре, кажется.
— Уже после того, как вы с ним побеседовали о женщинах, натурщице и тому подобном?
— Да, это логично завершало наш разговор. Речь ведь шла об удовольствиях. Вот мы и закончили опиумом.
— И вы сходили домой за принадлежностями для курения?
— Э-ээ… да.
— Хотя при нашей первой беседе вы утверждали, что не покидали студии до тех пор, пока не настала пора идти на автобус.
