Он протянул Фоксу один из конвертов, где в разных вариантах была введена одна из строк стихотворения. И тут же рядом набросок дерева — совершенный двойник того вяза, который был изображён на полотне, купленном мисс Хьюсон.
— Какая неосмотрительность, — сказал Аллейн, пряча конверт в карман.
Когда они вернулись в салон, Хьюсоны, Поллок и Лазенби все ещё играли в карты, Кэли Бард и доктор читали, а миссис Тритуэй ушла спать. Пассажиры молча посмотрели на Бэйли и Томпсона, проходивших через салон со своим оборудованием.
— Мы закончили, так что каюты к вашим услугам, — сказал Аллейн. — Простите, что задержали вас. Вот ключи, — сказал он, кладя их на стол. — А вот это — ваша картина, мисс Хьюсон. С вашего позволения, мы её на некоторое время заберём. Расписку я вам дам, а за её сохранность можете не беспокоиться.
Мисс Хьюсон страшно побледнела, её взгляд растерянно перебегал с одного на другого. Потом она вскочила, закусила губу и не то пискнула, не то всхлипнула; в ту же секунду большая белая рука мистера Хьюсона крепко сжала её плечо. Она вскрикнула, упала в кресло и испуганно посмотрела на брата.
— Спокойнее, сестрёнка. Все в порядке. Спокойнее. Она очень впечатлительна, инспектор, чуть что, и начинает психовать, — объяснил он.
— Надеюсь, у неё нет оснований волноваться, — сказала Аллейн. — Вы, кажется, уже бывали в этих краях, мистер Хьюсон? В прошлый раз вы были здесь весной?
Доктор Натуш опустил книгу и впервые прислушался к разговору.
Кэли Бард удивлённо вскрикнул. Мисс Хьюсон попыталась что-то сказать, но не смогла, а мистер Лазенби спросил светским тоном: «Ах, вот как? Так вы здесь уже вторично?»
— Да, в тот раз мы были тут проездом, но нам так понравилось, что мы решили приехать ещё раз.
— А когда вы зарезервировали билеты на «Зодиак?» — поинтересовался Аллейн.
Наступила длительная пауза, прерванная наконец Хьюсоном.
— Я, пожалуй, неточно выразился. Каюты мы заказали ещё в Штатах; Просто, побывав здесь весной, мы очень обрадовались, что нам предстоит речное путешествие по тем же местам.
— Вы много фотографировали, когда были здесь в прошлый раз?
— Порядочно.
— И в том числе возле Рэмсдайка, где несколько раз сфотографировали тот пейзаж, что изображён на картине?
— Возможно. Сразу не вспомнишь, мы очень много снимаем.
— Ну, а вы, мистер Поллок, видели эту фотографию? Развалившись в кресле и засунув руки в карманы, Поллок нагло взглянул на Аллейна.
— Не припоминаю.
— Неужели забыли? Фотография того же самого ландшафта, который изображён на картине.
— Убейте, не помню.
— Вы хотите сказать, что не видели фотографии?
— Да послушайте! При чем тут эта фотография, я никак не пойму?
Аллейн тут же выложил на стол фотографию Рэмсдайкской плотины и сделанный рукою Поллока набросок вяза.
— Ну и что?
— Рисунок — точная копия дерева на картине.
— Подумать только!
— Когда вы сделали этот набросок?
Поллок впервые замялся.
— После того, как увидел картину. Просто вспомнил и набросал машинально.
— Когда работали над шрифтами?
— Верно. Нет. Позже, — спохватился он.
— А я думаю, мистер Поллок, что правилен ваш первый ответ: дня два назад, когда вы писали шрифты, вы сделали этот набросок. Уж не знаю, машинально ли, но, несомненно, хорошо помня картину. Вы настолько чётко помните её, как будто сами её написали.
Поллок так и застыл. Доктор Натуш встал и, извинившись, ушёл на палубу.
— Какого черта вы меня оскорбляете перед этим черномазым? — возмутился Поллок.
Кэлли Бард подошёл к Поллоку и посмотрел на него как на какую-то мерзкую козявку, попавшую в сетку для бабочек.
— Какая же вы дрянь! — взорвался он. — Заткнитесь, вы, дрянцо! Простите, — сказал он Аллейну, возвращаясь на место.
— …как будто сами её написали, — повторил Аллейн. — Так как же, мистер Поллок, это ваша работа?
— Нет и ещё раз нет.
На все дальнейшие вопросы он просто ничего не ответил.
— Жарко здесь, — заметил мистер Лазенби, отдёргивая занавеску на одном из окон. За ним расстилалась белесая пустота — «ползун» заполнил ночь.
— Душно, — сказал Лазенби, поправляя воротничок. — Мне кажется, мистер Аллейн, что мы имеем право требовать от вас объяснения. В конце концов, мы все перенесли тяжёлое потрясение и с нетерпением ожидаем, чтобы все наконец прояснилось. Но какое отношение может иметь эта картина к смерти бедной мисс Рикерби-Каррик?
— Лично я тоже не вижу ни малейшей связи, — громко заявил Хьюсон.
— Если такая связь существует, — сказал Аллейн, — то, надеюсь, мы выявим её в ходе расследования. А пока я попрошу вас вспомнить вечер понедельника, который вы провели в Толларке.
Все подозрительно взглянули на Аллейна.
— Ну, начнём с меня, я вспомнил, — сказал Бард.
— Прекрасно. Что же вы там делали?
— Поскольку ваша жена отказалась от моего приглашения вместе осматривать местные достопримечательности, я отправился в пивную, где целый вечер до закрытия слушал скучнейшие местные сплетни, после чего вернулся на теплоход.
— Какой дорогой вы возвращались?
— По какой-то крутой, довольно вонючей, мощённой булыжником улочке, называвшейся… постойте- ка, да, Вейланд-стрит.
— Встретили вы кого-нибудь из ваших попутчиков?
— По-моему, нет.
— Вы, мистер Лазенби, ходили к церковной службе. Обратно вы возвращались один?
— Нет, — с готовностью ответил он. — По дороге я столкнулся со Стеном, и мы вернулись вместе, правда, Стен?
Мистер Поллок мрачно кивнул.
— Нам известно, что мистер Хьюсон, а вслед за ними моя жена и доктор Натуш возвращались по Паромной улице, где все они встретились у лавки Бэга. Мы знаем также, что мисс Рикерби-Каррик возвращалась одна и, очевидно, по какой-то другой улице. Поскольку к реке ведёт ещё только Вейланд- стрит, по всей вероятности, по ней она и шла. Кто-нибудь из вас её видел?
— Нет, — тут же ответил Поллок.
— Нет, — подтвердил Лазенби.
— Мистер Лазенби, — неожиданно решился на рискованный ход Аллейн, — а что вы сделали с теми страничками, которые вырвали из дневника мисс Рикерби-Каррик?
Порыв ветра взметнул занавеску, деревья над шлюзом зашелестели и снова затихли.
— Мне не нравится, как вы разговариваете. Свои мысли можно выражать и не в столь оскорбительной форме.
Мисс Хьюсон тихо заплакала.
— Вы хотите сказать, что вы не вырывали эти страницы?
— Я мог случайно что-нибудь вырвать, и это естественно: я ведь спас этот дневник от гибели в
