океанские корабли с тяжёлыми орудиями, способные сеять смерть и разрушение на огромных расстояниях. Европейцы стали богами пушек, которые убивали задолго до того, как их противники успевали применить своё оружие.
Через триста лет эти боги уже владели третьей частью всего мира. И в конечном счёте их владычество покоилось на мощи их корабельных орудий.
Однако большая часть обитаемого мира в начале XIX века находилась вне досягаемости для пушек военно-морской артиллерии.
Поэтому, когда Роберт Фултон пустили первый корабль с паровой машиной по Гудзону, это оказалось чрезвычайно значимым в военном отношении открытием. Вскоре уже сотни пароходных кораблей бороздили реки Европы. В середине XIX века пароходы начали использовать для транспортировки европейских пушек вглубь азиатского и африканского континентов. Таким образом, в истории империализма началась новая эпоха.[29]
Это стало и новой эпохой в истории расизма. Слишком много европейцев было склонно истолковывать военное первенство как интеллектуальное и даже биологическое превосходство.
Немезида — имя греческой богини мести, наказывающей за гордость и высокомерие. Есть большая доля исторической иронии в том, что именно это название носил первый пароход, отбуксировавший британский военный корабль вверх по Жёлтой реке и Великому каналу по направлению к Пекину.
Уже вскоре пароходы перестали использовать только как флотские буксиры; их оснастили собственной артиллерией. Канонерка стала символом империализма на всех крупных реках Африки — Ниле, Нигере, Конго — и обеспечила европейцам контроль над огромной территорией, ранее недоступной для применения военной силы.
Пароход описывали как носитель света и справедливости. Если бы создатель паровой машины смог взглянуть с небес вниз на землю, чтобы оценить успех своего изобретения, — писал Макгрегор Лэрд в своём «Повествовании об экспедиции вглубь Африки по реке Нигер» (1837), — вряд ли какое иное его употребление принесло бы ему большее удовлетворение, нежели созерцание картины сотен пароходов, «несущих радостные вести «о мире и доброй воле для всех людей» в самый мрачные уголки земли, ныне полные жестокости».
Такой была официальная риторика. В битве при Омдурмане было продемонстрировано, что канонерки также, подобно богам, обладают способностью уничтожать с расстояния, недосягаемого для противника.
Вплоть до середины XIX века характеристики лёгкого оружия, используемого в Третьем мире, были сопоставимы с аналогичным европейским вооружением. Стандартным оружием был заряжаемый с дула мушкет с кремневым замком, изготовить который были способны и африканские деревенские кузнецы. Мушкет был устрашающим оружием для тех, кто впервые слышал звук его выстрела. Однако его дальнобойность не превышала сотни ярдов. Для его перезарядки требовалась как минимум минута. Даже при сухой погоде на десять выстрелов приходилось три осечки, если же шёл дождь, то он и вообще оказывался негоден.
Умелый лучник всё ещё превосходил стрелка из мушкета в быстроте, дальности и точности выстрела. Единственным преимуществом мушкета была его способность простреливать доспехи.
Поэтому колониальные войны первой половины XX века носили затяжной характер и были довольно затратными. Хотя французы имели в Алжире целую армию в сто тысяч человек их продвижение было чрезвычайно медленным, поскольку пехотное вооружение противников особо не отличалось от их собственного.
Но с изобретением ударного капсюля мушкет стал давать лишь пять осечек на тысячу выстрелов, а нарезные стволы повысили точность стрельбы.
В 1853 году британцы начали заменять старые мушкеты новыми энфилдовскими ружьями, дальнобойность которых достигала пятисот ярдов, а скорострельность увеличивалась в силу применения картонных гильз для пуль. Французы также приняли на вооружение аналогичные ружья. В обоих случаях первым местом их применения стали колонии.
Но это оружие всё ещё было медленным и сложным в использовании. Выстрел из него сопровождался дымом, по клубам которого можно было вычислить местонахождение стрелка, а непрочные картонные гильзы впитывали влагу. Кроме того, чтобы перезарядить ружьё, солдат по-прежнему должен был подниматься с колена.
Пруссия первая заменила свои мушкеты, заряжаемые с дула, заряжающимися с казённой части винтовками Драйзе. Впервые новое вооружение было опробовано в 1866 году во время прусско-австрийской войны за пангерманское первенство. В битве при Садова лежащие на земле пруссаки успевали сделать из своих винтовок Драйзе семь выстрелов за то время, как австрийцам удавалось стоя зарядить свои ружья и сделать лишь один залп. Исход сражения был предрешён.
Между европейскими государствами началось соревнование по замене мушкетов на винтовки. Британцы переменили картонные гильзы на медные, защищавшие порох во время перевозки, лучше направлявшие при выстреле пороховые газы и посылавшие пулю втрое дальше, чем винтовки Драйзе.
В 1869 году британцы перешли от энфилдовских ружей к винтовке Мартини-Генри, первому по- настоящему хорошему оружию нового поколения: скорострельному, высокоточному, стойкому к влаге и тряске. За ними последовали французы с их винтовками Гра и пруссаки с маузером.
Так европейцы достигли превосходства над любым возможным противником с других континентов. И боги оружия захватили ещё одну треть мира.
Новое вооружение позволило даже одинокому европейскому путешественнику по Африке безнаказанно проявлять практически беспредельную жестокость.
Карл Петерс, основатель Немецкой восточноафриканской колонии, в своей книге «Тёмная Африка в новом свете» (1891) описывает, как он покорил народ вагого.
Сын вождя пришёл в лагерь Петерса и «довольно бесцеремонно» уселся у входа в его палатку. «В ответ на мой приказ отойти в сторону он лишь широко оскалился и преспокойно остался на месте».
Тогда Петерс приказывает выпороть его кнутом из гиппопотамовой кожи. На вопли наказуемого сбегаются воины вагого и пытаются освободить его. Петерс стреляет в «кучу» и убивает одного из них.
Получасом позже султан шлёт к Петерсу гонца с просьбой о мире. Ответ Петерса: «Султан получит мир — он упокоится с миром. Я покажу вагого, что такое немцы! Разорите деревни, подожгите дома и разрушьте всё, что не горит».
Поджечь дома оказалось трудно, поэтому их порубили топорами. Тем временем вагого собираются с силами, чтобы защитить свои жилища. Петерс говорит своим людям:
«Я покажу вам, с каким сбродом мы здесь имеем дело. Оставайтесь здесь, а я в одиночку обращу вагого в бегство.
Сказав это, я с криками «ура!» пошёл им навстречу, и сотни вагого бежали от меня подобно стаду овец.
Я это рассказываю не для того, чтобы в выгодном, героическом свете представить наши действия в данных обстоятельствах, а просто чтобы показать, какого пошиба людишки — все эти африканцы и насколько преувеличенными зачастую являются представления европейцев об их боеспособности и о средствах, необходимых для их усмирения.
Около трёх я отправился дальше на юг, к другим деревням. То же самое зрелище повсюду! После короткого противостояния вагого обращались в бегство, факелы поджигали дома, а топоры уничтожали то, что не брал огонь. Таким образом, в полпятого двенадцать деревень были обращены в пепел… Моё ружьё от частой стрельбы стало настолько горячим, что я с трудом держал его».
Покидая деревни, Петерс говорит вагого, что теперь они узнали его немного лучше. И что он собирается оставаться до тех пор, покуда хоть кто-нибудь из них ещё жив и покуда хоть один топор находится у них в руках.
Тогда султан запросил его об условиях мира.
Скажите султану, что я не желаю мира с ним. Вагого — лжецы, которые должны быть сметены с лица