для ужинов. Вниз мы спустились вместе. Это произошло, когда я возвратила сумочку Донне. Донне было нехорошо. Она ужасно устала. Когда я разыскала ее в комнате для ужинов, она почти валилась с ног. Потом она говорила, что это от духоты.
— Вот как?
— Вообще это была странная ночь. В помещении жарко, но стоило открыть окна, как в комнаты вплывал туман, а с ним зябкое ощущение погреба. Донна попросила меня принести ей нюхательную соль, какой она пользовалась. Я поднялась наверх, в дамскую гардеробную. Там находилась Софи, служанка Донны. Я взяла у нее нюхательную соль и побежала вниз. Но Донны я не нашла, а наткнулась на Банчи, который сказал, что с ней все в порядке. У меня была договоренность на танец с Перси Персивалем. Он немного подвыпил и устраивал мне сцены за то, что я избегаю его. Поэтому, чтобы его утихомирить, я танцевала с ним.
— И более вы в зеленую гостиную не поднимались?
— Какое-то время нет. Только к самому концу бала мы поднялись туда с Доналдом.
— Не оставляли ли вы в какой-то из моментов своего портсигара на десертном столике в этой гостиной?
Бриджет взглянула на него с удивлением.
— У меня нет портсигара, я не курю. А что, какие-то проблемы с чьим-то портсигаром в зеленой гостиной?
— Возможно. Вы не знаете, никто не подслушивал разговор Банчи по телефону в этой гостиной, примерно в час?
— Я об этом ничего не слышала, — сказала Бриджет, и он заметил, как растет ее любопытство. — А вы не расспрашивали мисс Харрис? Она прошлой ночью довольно долго находилась наверху. Сейчас она где-то здесь.
— Я поговорю с ней. Теперь еще один момент. Когда вы возвращали матери ее сумочку, рядом с ней находился ведь лорд Роберт, не так ли? Он был там, когда она почувствовала себя плохо?
— Да. А что?
— Он не показался вам чем-либо встревоженным?
— Он наверняка сильно переживал за Донну, но это и все. Пришел еще сэр Дэниел, доктор Донны. Банчи отворил окно. И они все, по-моему, желали, чтобы я ушла. Донна попросила свою нюхательную соль, и я отправилась за ней. Вот и все. А что с портсигаром? Расскажите мне.
— Он золотой, в его крышку врезан медальон, обрамленный бриллиантами. Он знаком вам?
— Звучит просто грандиозно. Нет, по-моему, я такой не видела.
Аллейн встал.
— Тогда все, — сказал он. — Очень благодарен вам, мисс Бриджет. Всего наилучшего.
Он уже подошел к двери, когда она остановила его:
— Мистер Аллейн!
— Да?
Она стояла, вытянувшись посреди комнаты — высоко вскинутый подбородок и струящийся по лбу локон.
— Мне показалось, что вы крайне заинтересовались тем обстоятельством, что прошлой ночью моей матери было плохо. В чем дело?
— В это время с ней находился лорд Роберт и… — начал было Аллейн.
— Ваше внимание привлекло также то, что я возвращала матери ее сумочку. Почему? Ни то, ни другое не имеет никакого отношения к Банчи Госпелу. Моей матери плохо, и я не хотела бы, чтобы она переживала.
— Справедливо, — ответил Аллейн. — И я бы не стал ее беспокоить, если бы не мог помочь.
По-видимому, это ее устроило, но он понял, что у нее еще что-то вертится на языке. Ее юное с прекрасно выполненным макияжем личико в рамке тщательно ухоженных локонов выглядело испуганным.
— Я хочу знать, — проговорила Бриджет, — в чем вы подозреваете Доналда.
— Так скоро мы не в состоянии окончательно определить, кто и в чем подозревается, — ответил Аллейн. — Не придавайте большого значения каждому вопросу, который слышите в ходе полицейского расследования. Многие из них — простая формальность. Как наследник лорда Роберта — нет-нет, не набрасывайтесь на меня еще раз, вы спросили меня, я отвечаю, — как наследник лорда Роберта Доналд обязан ответить на вопросы, касающиеся именно его. Если вы беспокоитесь о нем — а вы о нем беспокоитесь, — могу я дать вам совет? Убедите его вернуться в медицину. Если он начнет заниматься ночными клубами, то рано или поздно попадет нам в руки. И что тогда?
— Конечно, — задумчиво сказала она, — тогда будет все по-другому. Работай он в больнице или еще где-нибудь, мы бы вскоре могли пожениться. Какие-то деньги у него ведь будут.
— Да, — кивнул Аллейн, — конечно.
— То есть я не хочу быть расчетливой, — продолжала Бриджет, с полной доверительностью глядя на него, — но как об этом не думать? Нам ужасно, ужасно жалко Банчи. Нам никого не было так жалко. Но он не был таким молодым, как мы.
Аллейну вдруг пришли на память лысеющая голова, повернутая чуть наискось, пухлые руки и маленькие ступни, загнувшиеся внутрь.
— Нет, — сказал он, — он был вовсе не молод, как вы.
— Мне кажется, он навязывал Доналду свою опеку, — пронзительным голосом объявила Бриджет, — я уверена в этом и не хочу этого скрывать, хотя и сожалею, что прошлой ночью мы расстались не по- дружески. Но я не верю, что он надеялся, будто деньги вызовут между нами разногласия. Я думаю, он все понимал.
— Я уверен, что он все понимал.
— Тогда не смотрите на меня так, будто я гадкая и расчетливая.
— Я вовсе не думаю, что вы гадкая, и не верю, что на самом деле вы столь уж расчетливы.
— Спасибо и на этом, — сказала Бриджет и тут же спохватилась: — А, черт! Простите меня!
— Ничего, — хмыкнул Аллейн, — до свидания.
— Да, но…
— Но?..
— Нет, ничего. Вы дали мне понять, что я бессовестная, а это нечестно. Если бы я что-то могла сделать для Банчи, я бы сделала! И Доналд сделал бы. Но Банчи мертв. А что можно сделать для мертвых?
— Если их убили, вы можете попытаться изловить убийц.
— «Око за око». Это не сделает их лучше. Это только варварство.
— Значит, позволить убийце душить людей всякий раз, когда ему это понадобится? В том идея и состоит?
— Если бы было что-то, что мы действительно могли сделать…
— Ну, например, если бы Доналд сделал то, чего так хотел его дядя? Взяться за изучение медицины, а? То есть, — поспешил добавить Аллейн, — даже если это и не совпадает с его нынешними намерениями, например с ночными клубами капитана Уитерса.
— Я же только что сказала, что он мог бы стать доктором! Разве я не говорила этого?
— Да, — согласился Аллейн, — говорили. Стало быть, мы ходим по кругу.
Он положил руку на шарообразную ручку двери.
— Я подумала, — сказала Бриджет, — что, так как вы детектив, вы захотите заставить меня говорить.
Аллейн расхохотался.
— Маленькая эгоистка, — сказал он. — Битые четверть часа я выслушиваю все, что вам заблагорассудится сказать о себе и о своем молодом человеке. Все это прекрасно, но для полицейского — ни к чему. Позаботьтесь о своей матери, которая именно сейчас нуждается в вас более чем когда-либо, порекомендуйте своему молодому человеку вернуться к своим занятиям и, если сумеете, оттащите его от Уитерса. А теперь всего наилучшего. Я ухожу.
