Мы хорошо сознаем, какое значение имела идея коммунизма для Красной Армии. Когда Деникин протягивал свои руки к Москве, когда Юденич стоял у стен Петрограда, а Колчак продвигался к Волге, рабочие своими телами преградили им путь. Сила коммунизма явилась мощным снарядом, бившим по врагу. Победа Красной Армии привела в свою очередь к победе Советской власти.
Да здравствуют рабочие Ростова и Нахичевани!
Я и сейчас будто слышу вновь этот звонкий возглас, которым Михаил Николаевич закончил свою речь.
Председатель Донревкома Вегер преподнес Тухачевскому именной подарок – полевой бинокль. Под овации всего зала они расцеловались.
Тухачевский был заметно взволнован. Он горячо благодарил революционных рабочих Ростова за любовь к Красной Армии и в заключение подчеркнул:
– Я хотел бы сказать, что Красная Армия – детище Советов. Ею руководят Советы, и в Советах черпает она свою мощь. Не отдельные герои, не вожди, не полководцы, а титаническая сила, которая скрыта в недрах трудового народа и его Советов, ведет нашу армию вперед и помогает одерживать победы…
После торжественного заседания мы с Погодиным подошли к Михаилу Николаевичу и поздравили его от лица работников печати.
Увидев на мне черкеску с алым башлыком и узнав, что я служу в Казачьем отделе ВЦИКа, Тухачевский оживился еще более:
– Да мы с вами, выходит, одного поля ягоды! Я ведь тоже начинал свою советскую службу во ВЦИКе. Только не в Казачьем отделе, а в Военном.
В этот же вечер главная улица Ростова, тогда еще называвшаяся Садовой, огласилась криками мальчишек-газетчиков:
– «Советский Дон» на завтра![33] Первое заседание горсовета! Речь товарища Тухачевского!
А утром от заведующего ДонРОСТА я получил новое задание – «добыть» у Тухачевского интервью о положении на Кавказском фронте и ровно через час сидел в салон-вагоне командующего, разложив свой нехитрый корреспондентский инвентарь.
Тухачевский начал беседу легко и непринужденно:
– Белая армия нами окончательно разгромлена. В Новороссийске захвачено тридцать тысяч неприятельских солдат и две тысячи офицеров. Кубанские войска частично сложили оружие, а частично перешли на нашу сторону со всем вооружением и снаряжением, во главе с офицерами и сразу активно выступили против Деникина. Например, первая кубанская дивизия, действующая теперь в составе Красной Армии, ворвалась в Новороссийск на плечах врага. Советская власть и товарищ Ленин относятся благосклонно к тем пленным, которые перешли на нашу сторону с чистой душой…
Тут Михаил Николаевич на минуту задумался, присел в кресло и продолжал:
– Когда у Ленина спросили однажды, как быть с пленными французскими солдатами, страдающими от холода и голода, Владимир Ильич ответил кратко, но выразительно: «Одеть и накормить». А ведь то были пришлые, интервенты! Здесь же мы имели дело с нашими соотечественниками, которым Антон Деникин насильно сунул в руки винтовку.
Я быстро записывал то, что говорил Михаил Николаевич, и все отчетливее понимал, что передо мной полководец с рыцарскими представлениями о своем долге, благородный в поступках и мыслях. Беспощадный к врагу с мечом, он милостив к положившим меч, свободен от озлобления и мстительности.
Как сейчас, стоит у меня в памяти этот яркий весенний день. Голубые шторы вагона распахнуты, и луч солнца скользит по большому столу, застланному разноцветным полотнищем карты. Тухачевский шагает по вагону, обдумывая слова, и делает иногда рукой такой жест, словно бы подбрасывает их, пробуя на вес.
– Надеюсь, – убежденно говорит Михаил Николаевич, – что русские офицеры, порвавшие с Деникиным, честно послужат Советской республике. Но если на великодушие, какое проявляет к ним рабоче- крестьянская власть и ее глава товарищ Ленин, они ответят коварными кознями, пусть пеняют на себя…
Эта беседа помещена в газете «Советский Дон» 14 апреля 1920 года. И сейчас, вспоминая давний разговор, я невольно задумываюсь: как мог этот человек, со школьной скамьи посвятивший себя военному делу, с молодых лет познавший кровопролитные бои, сам испытавший тяготы плена, оставаться таким гуманным, великодушным (хотя и свободным от наивных иллюзий, от маниловщины)!
Не про всякого военачальника скажешь, что отличительной его чертой является человеколюбие. Про Тухачевского же это можно сказать с полным основанием.
Мне не пришлось видеть, как Михаил Николаевич руководил в 1921 году ликвидацией Кронштадтского мятежа. Но я хорошо помню приказ, подписанный им вместе с главкомом С. С. Каменевым и опубликованный в «Правде» 17 марта. В документе этом словно бы продолжалась наша беседа с Михаилом Николаевичем на запасных путях станции Ростов-главная. Приказ обязывал:
«Всем добровольно переходящим на нашу сторону не причинять никакого оскорбления и насилий, ибо для всех, искренне раскаявшихся, рабоче-крестьянская власть сохранит жизнь».
А в архиве Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина мне удалось разыскать листовки, написанные Тухачевским в период его борьбы с антоновщиной. Сколько в них огня, несгибаемой воли, житейской правды! И вместе с тем сколько человечности!
Одна из листовок гласит:
«В случае явки бандита с оружием в штаб Красной Армии в течение двух недель со дня ареста семьи, семья подлежит немедленному освобождению, имущество немедленно возвращается».
В другой листовке подчеркивается:
«Всему личному составу надлежит избегать нанесения какого-либо ущерба или оскорблений честным трудящимся гражданам».
