попросил месяц на работу, но мне потребовалось вдвое больше, прежде чем я научился понимать загадочные знаки. К моему изумлению, я научился за это время большему, чем если бы плавал по морю всю жизнь. Сотни крошечных стрелок тянулись одна за другой, сливаясь в очертания побережья, и каждая отмеряла расстояние в десять миль. Они ясно и точно изображали острова, устья рек, мысы, заливы и бухты. В некоторых я узнавал земли, о которых рассказывали старые викинги. Название нашей страны было написано по-латински. Эгберт прочитал его мне:
Однажды утром мою работу с картой прервал гонец с острова Скаеф:
— Прибыл Хастингс. Он захватил девушку, но на вашем месте я бы не стал с ней связываться.
— Это еще почему?
— Вы еще спрашиваете? Я скажу. Она ведьма.
— Ты хотел сказать, прорицательница, вёльва?
— Вот уж нет! Вёльва-то живет в усадьбе, вы ее знаете, и я часто вижу, как она прядет, греясь на солнышке, как любая другая женщина. И она точно женщина с головы до ног. На нее приятно посмотреть. Ведьма же — это совсем другое дело. Они живут в христианских землях, они хитры и могут превращаться в волчиц.
Взволнованный, я за два часа пересек мыс, желая хотя бы взглянуть на девушку, а если повезет, то и поговорить с ней. Увидев меч на моем поясе, рабы вёльвы не стали спрашивать, имею ли я право ступать на священную землю, и безропотно переправили на лодке через пролив. Я шел по Священной Роще. Земля была густо усеяна костями. Ничто не нарушало ее полумрак, разве что парочка черепов, белевших на ветвях; меня охватил страх.
Я миновал усадьбу, в которой жила наша колдунья, никогда не покидавшая свой двор в телесной оболочке, хотя некоторые путники клялись, что видели ворона, вылетающего из ее окошка на рассвете, и возвращавшегося на закате с перемазанными кровью перьями.
Два корабля Хастингса стояли в бухте, безмолвные, словно суда мертвецов. Ни одного возгласа радости не доносилось из-под кованых шлемов при виде родных берегов; воины стояли на насыпи молчаливыми группами. Нигде не было видно их хёвдинга. Я подумал, что Хастингс направился в башню или в рощу на торжественный обряд.
Насыпь была рукотворной и не считалась священной землей. И все же я не думал, что христианской принцессе позволят покинуть корабль. В лучшем случае я надеялся увидеть ее заплаканное лицо над бортом. Поэтому я не поверил своим глазам, увидев две женские фигуры, переминающиеся с ноги на ногу на мокрых мостках. Когда я разглядел их чужеземный наряд, мое изумление достигло предела.
Они резво вышагивали взад и вперед, держась за руки. Приблизившись, я решил, что высокая девушка с золотыми косами была дочерью Родри, а другая, с развевающимися черными волосами, ее служанка из того же народа, что и Китти. До этого я не видел черных волос ни у кого, кроме лапландцев. Затем я обнаружил, что у девушки пониже платье было намного богаче, и к тому же расшитое золотом, а на шее — изящная цепочка. Я перестал уже чему-нибудь удивляться, когда девушки резко повернулись ко мне.
Кроме черных волос принцесса Моргана ничем не походила на Китти. Кожа ее была белоснежной, если не считать румянца, а веселое выражение лица более подходило беззаботной путешественнице, чем пленнице викингов. Что ж, молодость не любит грустить, ее нелегко повергнуть в уныние. Она всегда видит свет среди тьмы и легко обманывается. Если я не ошибся, девушке было не больше пятнадцати зим.
Принцесса была совсем не похожа на Китти с ее желтой кожей, носом пуговицей и прямым, тонким ртом. Глаза ее были ярко-синими, а подбородок — отнюдь не квадратным. Кончик носа чуть-чуть загибался, а губы были алее, чем у любой девушки данов. Одним словом, это было самое странное лицо, какое я когда- либо видел. Неудивительно, что наш гонец принял ее за ведьму! Я тоже был сбит с толку ее необычностью и, как я подумал, уродством.
Я никак ни мог прийти в себя от внешности принцессы. Ее спутница была симпатична и очень похожа на наших девушек. Я решил, что она из страны саксов, граничащей с королевством Родри.
Я отступил в сторону, чтобы дать им пройти, и тут произошла странная вещь. Я вдруг понял, что не считаю Моргану уродливой. Она, конечно, по-прежнему казалась странной, но она была красивой! И я подумал, что никогда еще не видел такой стройной фигуры. Ее глаза сияли, словно сапфиры, под черными ресницами. Черные, слегка вьющиеся волосы составляли разительный контраст с белой кожей.
Вдруг мне захотелось поцеловать ее ярко-красные губы, и это было самым сильным и самым дурацким желанием за всю мою жизнь.
Тут я вспомнил, что Китти рассказывала мне о молодых женщинах и девушках, и я понял, почему она была так весела и осмеливалась прогуливаться на виду у всех. Я понял, почему она румяна, а не бледна. Я сожалел, что она не досталась акулам.
— Моргана, — позвал я тихим голосом, сделав шаг навстречу паре, когда девушки в очередной раз проходили мимо.
Она остановилась и глянула на меня взором невинного младенца, затем заговорила на чужом языке. Хотел бы я, чтобы она оказалась слепой и немой.
Какая разница, что я говорил ей: она отвечала на языке Уэльса и не понимала меня. Мне хотелось, чтобы Хастингс вызвал меня на поединок, и один из нас был бы убит. Напоследок я сказал ей по-английски, и меня не заботило, что служанка могла понять мои слова:
— Ясно, что вы с Хастингсом поладили в первую же ночь, — сказал я, — но будет нелегко очаровать старину Рагнара, и ты запоешь по-другому.
Она засмеялась, откинула голову, плюнула мне в лицо и ушла.
Когда Хастингс вышел от вёльвы и ему донесли, что я разговаривал с его пленницей, ему захотелось повидать меня. Я ведь был уже воином Одина, а не жалким рабом, который мог бежать или просить пощады, и я был просто обречен на встречу с ним. Даже если бы я находился где-нибудь с поручением, мне оставалось бы только ждать, что он окликнет меня или пройдет мимо. Тем не менее, я направился к Священной Роще.
В этот момент меня и окликнул мелодичный голос. Я хорошо его знал и стиснул пальцы на рукояти меча.
У насыпи стоял Хастингс, и я понимал, что он смеется надо мной — ведь мне приходилось идти назад. Но на лице его была лишь обычная улыбка.
Я опасался его не меньше, чем раньше, а ненавидел гораздо сильнее. Вся ненависть, которую я питал к нему раньше, казалась детской забавой по сравнению с тем, что теперь разгоралось в моей груди. Отвратительные шрамы на его лице больше не вызывали во мне злорадства. Перед моими глазами стояло другое лицо, которое я только что видел и уже не хотел увидеть вновь — ее губы прижимались к его губам, ее белые руки обвивались вокруг его шеи, и глаза ее сияли.
Яд разъедал мою фантазию, и я воображал невесть что: вот Хастингсу надоели поцелуи его пленницы, и он тут же забыл о ней, но она не жалуется, она терпеливо ждет его ласк. Он может наслаждаться каждым дюймом ее тела. Сколько бы он не требовал от нее, она всегда готова предложить больше. Если он делает ей больно, она твердит, что это сладкая боль, и он может приказать ей целовать свое лицо, потом губы…
— Боюсь, ты собрался вытащить меч, — дружески сказал Хастингс.
— Великий Хастингс боится? — спросил я, от ненависти забыв об осторожности.
— Конечно, ведь тебя может увидеть вёльва. А если один воин угрожает другому на священной земле, его сжигают на костре.
— Знаю, — стыдясь самого себя, сказал я. — Я забыл, где нахожусь.
— Вполне естественно для новичка, впервые попавшего в Священную Рощу. Ты был человеком Тора, когда я уезжал отсюда. Теперь ты воин Одина и должен научиться многим вещам. Одна из них — это хорошенько выбирать добычу. А то как же узнать, что забирать у христиан, а что выбрасывать? Например, что ты скажешь о моей девице?
— Она уродлива, словно ведьма.
— Я видел, как ты говорил с ней, и надеялся, что она будет рада поболтать с кем-нибудь, кроме своей служанки Берты. Девушке было очень одиноко на корабле, и я обещал ей, что Эгберт и ты развлечете ее. Должен заметить, что умение говорить по-английски — верх образованности для уэльской девушки, и