Ты позвал меня на суд своего раба. Если у меня нет права голоса здесь и я могу только слушать твой приговор, словно немой пес на пожаре, я, пожалуй, поеду к себе ловить лосося.
— Что до меня, то с раба надо содрать кожу, — сказал Эрик, самый знатный из всех ярлов Рагнара, без его позволения.
Рагнар не мог скрыть своего раздражения и насупился, услышав насмешку.
В тот день он был в ярости, он был настоящим конунгом, но Эрик и другие ярлы настаивали на соблюдении старых дедовских обычаев. Они служили ему, делили с ним еду, мед и добычу, но не платили ему дани и не обнажали перед ним головы. Самый лучший из всех предводителей викингов, он действительно стоил того, чтобы гордиться им и идти с ним на смерть. Но в их голубых глазах он не был богом.
— Когда ты услышишь, к чему я приговорю его, я попрошу тебя высказаться, — сказал Рагнар.
Затем он повернулся ко мне.
— Оге, ты нарушил три закона, и за каждое нарушение тебя следует предать смерти. Во-первых, ты пренебрег работой ради увлечения или безделья. Во-вторых, ты присвоил себе право соколиной охоты, имеющееся лишь у хёвдингов и ярлов. В-третьих, ты держал сокола, натаскивал его и позволял ему охотиться. И если твоя вина была лишь в этом, я окажу тебе милость. Вместо того, чтобы повесить тебя на первом же суку, я посвящу тебя Одину в Священной Роще и принесу тебя ему в жертву.
— И ты назовешь это милостью, Рагнар? — раздался тихий голос и, притом, без позволения. Но Рагнар услышал и повернул свою бычью голову.
— Это сказал ты, Эгберт из Нортумбрии?
— Извини, но я сомневаюсь, что норманнам известно это слово. Парню только шестнадцать.
— И что?
— Тебе подскажет святой Уилфрид. Я всего лишь плохой христианин. Я, честно говоря, в замешательстве.
— Оге, — снова зазвучал громоподобный голос викинга, — когда мой сын, Хастингс Юный, обнаружил твое пренебрежение долгом, ты бросил сокола ему в лицо, желая ослепить.
— Нет, господин, я не делал этого.
— Я видел это собственными глазами, когда поднялся на холм.
— Тебя подвели глаза, господин. Стрела Одина бросилась сама с моей неподвижной руки.
— Это с одним-то крылом! — И Рагнар засмеялся.
— Смейся, если хочешь, Рагнар, — сказал старый сокольничий, — но это так.
— А что ты ей приказал? — спросил Рагнар, и его голос был ниже, чем обычно.
— Убей.
— Я не знаю сокола, который был так же хорошо тренирован. Наверняка тебе помогала Китти Лапландка.
В комнате воцарилась напряженная тишина.
Китти, как и многие ее соплеменники, могла предсказывать судьбу и владела другими знаниями.
Хотя я помнил ее с самого рождения, я никогда не думал о ней как о колдунье. Но она умела многое, что я не мог ни понять, ни соразмерить, например, успокоить и укрепить мое сердце, когда мне было плохо и я чувствовал, что слабею. Во владениях Рагнара она была единственным человеком, которого я любил и которая, надеюсь, любила меня.
— Нет, господин, она не помогала мне, — ответил я.
— А ты пошли за ней, Рагнар, и вели ей говорить за себя самой, — предложил Эгберт.
Рагнар кивнул треллю, и тот выскочил из залы. Я обрадовался этому вызову, ведь Китти была слишком изобретательна, чтобы попасть в ловушку, и к тому же единственным человеком, способным мне помочь.
— Раб, поднявший руку или оружие на свободного, заслуживает поездки на Коне Одина, — провозгласил Рагнар.
Это значило, что раба должны вздергивать на виселице вверх-вниз, пока он не умрет.
— Раб, посягнувший на жизнь господина или членов его семьи, должен умереть под пыткой, — продолжил Рагнар. — Мне пришло в голову, что наказание должно соответствовать преступлению. Так завещали нам наши предки. Ты поразил моего сына белым соколом. Так умри же от Красного Орла.
Смерть от Красного Орла доставалась убийцам знатных датских ярлов и хёвдингов. Убийце острым ножом быстро отрезают ребра от позвоночника и выгибают наружу, в виде летящего орла. Таким образом, мститель добирается до легких жертвы. Лишь однажды я видел такую казнь — Хастингс Жестокий расправлялся с человеком, убившим его друга. Я был тогда мальчишкой. Я убежал, и меня тошнило, под громкий хохот викингов. Мне казалось, что они бледнеют под своим загаром, и смех их уже слышен повсюду.
— А ты сильно его ненавидишь, — воскликнул Эгберт, — клянусь Христом, умершим за меня!
Я не сводил взгляда с Рагнара и увидел, что и он посматривает на меня. Разум мой был холоден. Под рукой я почувствовал слабое биение сердца Стрелы Одина.
— Клянусь дубом Одина, Эгберт! Ты считаешь, что я трачу свою ненависть на раба? — произнес Рагнар.
— Тогда почему ты хочешь убить его именно этим способом?
— Посмотри на лицо моего сына и поймешь.
— Оно милее, чем лицо девушки, — закричал Эрик и хлопнул себя по ноге.
Когда стих хохот сорока мужчин, Ивар Бескостный, старший сын Рагнара, произнес:
— Теперь и впредь будем называть его Хастингс Девичье Личико.
И ярлы весело заревели и дружно затопали ногами.
— Рагнар Лодброк, ты советовался с ведуньей? — спросил седовласый викинг.
— Я говорил с Меерой, которая, как вы знаете, мудрее многих колдуний. Она сказала, что смерть от Красного Орла научит всех рабов уважать законы, и что такая смерть милосерднее и быстрее, чем смерть под кнутом.
— А что скажет Хастингс Девичье Личико, если только его щеки удержат воздух, чтобы говорить?
— Что ж, я смогу обнажить меч, чтобы вырвать его лживое сердце и бросить воронам, — ответил Хастингс и тихо и злобно улыбнулся.
— Великий господин, я могу ответить на вопрос, заданный ярлом Эгбертом, если ты позволишь мне говорить, — раздался голос, который здесь еще никто никогда не слышал.
Китти вошла незамеченной, но теперь все взоры были прикованы к ней, к ее желтому лицу.
Маленькая угловатая женщина, одетая в оленьи шкуры, стояла перед собранием. Ее черные волосы были собраны в тугой хвост. Она никогда не говорила, сколько ей лет. Она считала, что это может причинить ей зло; и никто не мог быть уверенным, что не ошибся лет на десять. По мне, так на все двадцать.
Но даже Рагнар не смел возвысить голос на эту женщину, жрицу Одина, ведьму, чье светлое слово могло открыть судьбу конунга. Рабыня-лапландка принадлежала Меере, она никогда не получала достойного места на обряде Середины Лета, но ярлы и воины слушали ее, боясь проронить хоть слово.
— Я не знаю, о чем ты говоришь, Китти, — ответил Рагнар, — но ты можешь продолжать.
— Ярл из Англии спрашивал тебя, почему ты назначил своему рабу Оге Смерть Красного Орла: я скажу тебе, почему. Хотя ты не знаешь, как родился Оге, ты веришь, что он сын великого ярла. И потому ты выбрал для него эту смерть, какую высокородные даруют высокородным убийцам своих отцов и сыновей.
— Китти, ты всего лишь старая желтолицая пастушка северных оленей. Был ли его отец ярлом или троллем, держу пари на свои золотые браслеты, что он родился в хлеву.
Рагнар зашагал по залу тяжелой походкой. Теперь мне показалось, что голос у него гремел. Я знал уже, что я на волосок от Смерти Красного Орла.
— Несмотря на это, Рагнар, ты думал потешить Эдит на небе великой кровавой жертвой за раны ее сына, — продолжала Китти. — Это, должно быть, потому, что ты боишься ее молитв христианскому богу.
На этот раз тишина воцарилась надолго. Некоторые ярлы смотрели в пол, некоторые разглядывали
