несколько ярдов.
Друсилла печально смотрела на брата. Вот так, верхом, это был красивый, прекрасно сложенный юноша — его высохшую ногу скрывали бриджи и до блеска начищенные сапоги. Гиле был очень похож на нее.
— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно. Это будет нарушение правил, которые врач установил ради твоего же блага.
— Ой, да забудь ты о нем! У меня сильные руки, удержат любого коня. Я больше не хочу, чтобы надо мной все тряслись. Разреши по крайней мере немножко проехать, а Вобстер и Грин пусть ведут его под уздцы. Полюбуешься, как у меня хорошо получается.
Гиле смотрел на нее горящими глазами.
— Хорошо, — смягчилась она, — но только обещай, что будешь хорошо себя вести.
— Ой, Дру, да я всегда себя хорошо веду! — Его лицо просияло.
— Уж конечно, — возразила Друсилла, но все же показала знаком Грину и Вобстеру, что они могут вывести Бренди со двора на дорогу, что вела к Большому Трешему. Вобстер шагал, недовольно покачивая головой: хозяйка опять уступила упрямцу, и ничем хорошим это не кончится.
Он оказался прав. Первые сто ярдов Гиле ехал спокойно. Бренди, правда, вскидывал голову и пофыркивал, недовольный тем, что его ведут под уздцы. Один из работников конюшни, Джексон, оседлал лошадь, на которой всегда ездила Друсилла, и присоединился к ним. Сама Друсилла, в легких туфельках, в которых выбежала из дома, замыкала шествие.
И вдруг Гиле все испортил. Он неожиданно дал шпоры Бренди, и тот, словно только того и ждал, вскинул гордую голову и полетел вперед.
Грин выпустил свой конец веревки сразу, Вобстер еще какое-то время тащился волоком. Джексон, подгоняемый отчаянными криками Друсиллы, бросился в погоню.
Словно желая показать, кто теперь хозяин, Бренди немедленно свернул с дороги и помчался по полю, где на его пути возникла высокая изгородь, которую он и перемахнул. Джексон прыгнул следом, а Друсилла, Грин и Вобстер, добежав до изгороди, стали искать, где перелезть.
Когда они наконец оказались на другой стороне, то увидели, что Джексон валяется на земле, а Бренди до сих пор не удалось сбросить своего седока, хотя тот и держится в седле как-то боком. Лишь необычайно сильные руки и мужество позволили Гилсу избежать участи Джексона.
Но ненадолго. Перед следующей изгородью своевольный Бренди круто повернул, и Гиле полетел на землю. Освободившись от седока, Бренди взлетел в воздух и чуть не столкнулся лоб в лоб с конем, который прыгал через изгородь с другой стороны. Сидевшему на нем всаднику удалось разминуться с Бренди, лишь резко направив своего коня в сторону.
Когда Друсилла открыла глаза — она зажмурилась, увидев, как Гиле упал, а Бренди чуть не столкнулся с кем-то прямо над изгородью, — то увидела, что всадник спешился и наклонился к Гилсу, пытающемуся сесть.
— Не надо, — строго сказал незнакомец, опускаясь на колени рядом с ошеломленным юношей и ощупывая его руки и ноги, нет ли переломов.
Он как раз прощупывал искалеченную ногу Гилса, когда подбежала Друсилла.
— Гилс, ты ранен? — запыхавшись, спросила она.
Незнакомец поднял на нее глаза и произнес:
— На первый взгляд ничего серьезного. Но не следовало позволять ему скакать на полубешеном коне. Вам еще повезло, что он не убился.
Друсилла молча, не отрывая взгляда, изумленно смотрела на незнакомца. Золотистые волосы, слегка волнистые, коротко подстрижены по последней моде, глаза голубые, губы — большие, изящно очерченные. Однако эта классическая красота не делала его женственным.
От него веяло холодной силой и уверенностью, и Друсилла не осмелилась промолвить в ответ ни слова.
Гиле с усилием приподнялся и возмущенно проговорил:
— Вам не подобает так разговаривать с моей сестрой. Я поплатился за свою же строптивость. А кстати, кто вы такой?
Незнакомец со смехом выпрямился.
— Я — Девениш и приношу извинения вашей сестре, а вы кто?
Брат и сестра посмотрели на него в растерянности. Наконец Гиле заговорил:
— Извините, милорд. Я не имел понятия, что вы находитесь в Трешеме. Я Гиле Стоун, а это моя сестра Друсилла Фолкнер, вдова покойного владельца Лайфорда.
— Если бы вы были моим младшим братом и сели на коня, которого не способны удержать, я бы хорошо подумал, прежде чем назначить вам наказание. Я уверен, ваша сестра поступит так же.
— Но вы мне не брат! — возразил Гиле, пытаясь подняться с помощью Девениша. — И это ей решать, как меня наказывать. Разве не так, Дру?
— Ах, эта горячая молодежь, — пробормотал Девениш. — А кстати, что у вас с ногой? От рождения?
Обыденный тон, каким был задан вопрос о физическом недостатке Гилса, подкупил обоих — и брата, и сестру.
К Друсилле внезапно вернулся дар речи. Итак, это граф Девениш, прозванный Дьяволишем. Не дав Гилсу открыть рот, она заговорила:
— Детская болезнь, милорд. Началось с лихорадки, потом стала сохнуть нога. Почти все дети в здешних краях, заболевшие одновременно с братом, умерли.
— Ну что ж, он по крайней мере сохранил жизнь… и свою дерзость в придачу. Вы сможете дойти сами до моего коня, господин Гиле, или предпочтете, чтобы я вас понес? Я могу проводить вас до дома, если ваша сестра покажет дорогу.
— Не надо, Грин доведет нас, — возразила Друсилла.
— Это слишком неразумно, — произнес Девениш. — Я нуждался сегодня в каком-нибудь развлечении, и вы мне его предоставили. Я и не предполагал, что в сельской местности случается столько происшествий.
После этих слов Девениш помог Гилсу добраться до коня, с помощью Вобстера усадил его в седло, и они отправились в Лайфорд.
Девениш не мог и мечтать о столь удачной возможности проникнуть в дом покойного Джереми Фолкнера и познакомиться с его вдовой. Правда, он не подозревал о существовании бойкого братца.
Что же касается миссис Друсиллы, она оказалась очень милым созданием с отличной фигурой. Неужели она до сих пор носит траур по усопшему мужу? Судя по цвету платья, так и есть. И это через два долгих года? Можно ли из этого заключить, что существует вечная любовь?
Во всяком случае, первое впечатление таково. Да, должно быть, это и есть вечная любовь, эдакая сентиментальщина.
Эти циничные мысли крутились в голове Девениша, пока он знакомился с мисс Корделией Фолкнер. Сама же хозяйка дома пожелала самолично отвести брата в его комнату и послать за врачом. Лишь после этого она присоединится к ним за чайным столом.
Чаепитие в неурочный час нисколько не привлекало Девениша. Девениш любил кофе, но на этот раз решил пойти на самопожертвование.
— Долго ли вы намерены оставаться в своем поместье? — спросила мисс Фолкнер.
— О, это зависит от того, найду ли я здесь что-нибудь, что меня заинтересует… или развлечет, — ответил Девениш. — Сегодняшний день в этом отношении был замечателен. Едва не попасть под копыта коня без всадника, едва не задавить насмерть отважного юношу, познакомиться с очаровательной вдовой — разве не сюжет для романа?
Мисс Фолкнер ответила на это сияющей улыбкой. Какое обаяние! Какие прекрасные манеры! Разумеется, она не подозревала, что речи Девениша и его мысли нисколько не сочетались между собой.
— Думаю, что ваши сегодняшние приключения напоминают скорее романы мисс Джейн Остин, чем зловещие истории миссис Рэдклифф. Никаких убийств, загадочных монахов или страшных склепов, — возразила она.
