мрачном настроении.
Съемки проходили в том же доме, в той же гостиной, где Милано снимал сцену с Элисон, Брайеном и мисс Мизеттой, только обстановка и освещение в этой комнате были теперь совершенно другими.
В «обновленной» гостиной царили полумрак и жуткий беспорядок. На старом сломанном диване валялась подушка, обтянутая потертым вельветом, на полу валялся скомканный плед. На деревянном столе с резными ножками стоял ноутбук, клавиши которого были настолько «истоптаны», что половина букв на них стерлась. Рядом с ноутбуком стояло две пепельницы, заваленных окурками, лежали вперемешку пустые и полные пачки сигарет, а все это великолепие украшал поднос, на котором гордо возвышалась большая щербатая чашка и лежал недоеденный бутерброд.
Теперь гостиная представляла собой рабочий кабинет писателя Гарри Риверса, главного героя «Моих странных друзей», роль которого досталась знаменитому Оливье Лаву.
— Вот это да… — покачала головой Джун. — Ничего себе, живут писатели…
— Некоторые актеры живут точно так же, — улыбнулся Томми Дангл, услышав ее комментарий.
— Надеюсь, не вы? — в ответ улыбнулась Джун и тут же увидела, как перед ними выросла долговязая фигура Милано.
Появляется, как будто из-под земли, фыркнула про себя Джун. Интересно, что случится, когда он снова захочет со мной поговорить?
Однако на этот раз ничего не случилось. Милано улыбнулся своими губами-ленточкой и, отведя Джун в сторону, сделал серьезное лицо.
— Простите, Джун, что донимаю вас, но меня мучает совесть. А совесть, знаете ли, самый страшный инквизитор…
— Я знаю, кто такой инквизитор, — язвительно улыбнулась Джун. — Из книжек с картинками, разумеется…
— Джун… — укоризненно покосился на нее Милано. — Я думал, вы не такая злопамятная. В любом случае, я именно об этом хочу поговорить. Простите меня, я обидел вас тогда, в часовне. И, наверное, здорово задел… Я — резкий человек и не очень-то умею ладить с людьми… Но вас мне не стоило обижать, честное слово.
— А чем я отличаюсь от других? — спросила Джун, стараясь не отводить взгляда от карих глаз, в глубине которых, как всегда, таилось беспокойство.
— Вы молоды, а молодости свойственна наивность. Тогда вы задали мне вопрос, на который я не хотел отвечать. Вот я и нагрубил вам…
— Значит, вы извиняетесь только из-за моего возраста? А если бы мне было не девятнадцать, а тридцать, то вы бы и не потрудились извиниться? — с вызовом спросила Джун.
Милано нахмурился. Джун поняла, что он ожидал получить индульгенцию гораздо быстрее.
— Джун, есть вещи, о которых не стоит спрашивать едва знакомых людей… — пробормотал он. — Вы этого еще не понимаете, потому что молоды. Вот и все, что я хотел сказать… Так вы примете мои извинения?
— А как поживает ваш хорек? — поинтересовалась Джун, которую начала забавлять раздражительность Милано. — Надеюсь, об этом можно спрашивать едва знакомых людей?
— У Твинсона все в порядке, — мрачно ответил Милано. — Так, значит, вы будете злиться на меня всю оставшуюся жизнь?
— Ну что вы, — хмыкнула Джун. — Лет пять, не больше.
— С вами невозможно разговаривать серьезно, — раздраженно бросил Милано и, оставив Джун в гордом одиночестве, направился к одному из операторов, которому принялся что-то объяснять.
— Что ему было нужно? — спросил Томми, когда Джун вернулась.
— Хотел купить индульгенцию, но она стоила дороже, чем он думал, — пробормотала Джун.
— Что это значит? — недоуменно покосился на нее Томми.
Джун махнула рукой.
— Ничего особенного. Скажите лучше, зачем Милано понадобилось переснимать девятую сцену? Бабушка жаловалась, что она больше так не сыграет…
— Кажется, он хочет изменить семейную реликвию. Вместо креста, усыпанного александритами, он придумал аметистовую подвеску в виде большого шара. Не знаю, зачем ему понадобилось менять реквизит — суть-то остается прежней. Какая разница — крест из александритов или аметистовый шар на цепочке?
— Лиловый шар на цепочке… — Джун сразу вспомнила рисунок в часовне: загадочное существо держало в руках именно темно-лиловый шар. — Но это же… — Она осеклась, подумав, что не стоит говорить об этом Томми. А вдруг он настолько суеверен, что откажется от съемок?
Очередная сцена повествовала о том, как перед писателем Гарри Риверсом, который увлеченно работал над своим новым романом, появился призрак — двоюродная бабка и тезка Элисон Хадсон.
Эпизод был и комичным и трагичным одновременно. Комизм его заключался в том, что призрак прекрасной Элисон появился после двух других призраков, которые донимали несчастного Гарри уже не первый день, мешая ему работать, трагизм же — в печальном рассказе девушки, умершей еще в молодости. Несчастная тезка молодой Эдисон погибла из-за семейной реликвии, которой пытался завладеть злодей, уже наметивший себе новую жертву — внучку девушки-призрака.
Элисон-вторая, внучка призрака, то есть все та же Луиза Бергман, одетая в бледно-зеленое мерцающее платье и загримированная так, что ее лицо казалось бледным, как лунный свет, была великолепна. Великолепен был и Гарри Риверс, то есть Оливье Лав, который практически всю сцену нервно курил и смотрел на прекрасного призрака пылким и одновременно печальным взглядом.
Когда сцену отсняли, на съемочной площадке даже раздались аплодисменты. Один Милано по- прежнему был чем-то недоволен, однако делать очередной дубль он не стал, что, как поняла Джун, было наивысшей похвалой мастерству актеров.
По всей видимости, Милано стало душно. Он снял пиджак и повесил его на спинку стула. С шарфом он никак не мог расстаться, и Джун в очередной раз подумала, что Милано слишком уж бережет свое горло.
После блестяще сыгранной сцены режиссер объявил перерыв и ушел говорить по телефону. Джун заметила, что Милано неприятно отвечать на большую часть звонков. Иногда он задумчиво крутил мобильный в руках, словно размышляя, ответить настойчивому абоненту или проигнорировать его.
Милано с таким упорством пытался поговорить с ней эти несколько дней, что Джун даже почувствовала разочарование, узнав, что режиссер всего лишь хотел извиниться.
А что еще я ожидала от него услышать? — спрашивала себя Джун, но ответа не находила. Только чувствовала, что в этих глубоких карих глазах, кроме вечного беспокойства и тревоги, прячется что-то еще, что до сих пор никому не удалось увидеть…
За напряженной сценой, в которой Оливье и Луиза показали верх актерского мастерства, должна была последовать небольшая сцена, которую Милано планировал отснять на улице. После небольшого перерыва съемочная группа принялась перетаскивать оборудование и выносить во двор необходимую бутафорию.
Чтобы не сидеть без дела, Джун попросила Лилиан найти ей работу. Лилиан похвалила девушку за энтузиазм и немедленно придумала ей занятие: украсить рамы окон искусственными вьющимися растениями.
Пока Джун старательно украшала окна, у Милано снова начались неприятности.
Змей в плетеных корзинах на этот раз не было, однако, как выяснилось чуть позже, это происшествие было едва ли многим лучше, чем эпизод со змеей.
Пиджак, который Милано повесил на спинку стула, загадочным образом исчез. При этом стул остался стоять на прежнем месте, так что ни у кого из съемочной группы не было причин снимать с него пиджак. Как оказалось, Шон Милано переживал не столько из-за пиджака, сколько из-за его содержимого: тех самых таблеток, которые он постоянно носил с собой.
Последней пиджак видела Пентилия — это было за несколько минут до того, как его пропажу обнаружил Милано.
— Куда же он мог подеваться за три минуты?! — бесновался режиссер. — Раствориться в воздухе?!
