– Не стреляй, – негромко, но властно потребовал эскимос и, работая остолом и хлыстом, резко остановил псов.
Роберт Грей подчинился, опустил оружие, хотя не понимал, отчего ему запретили стрелять. Он не знал, что повстречавшийся песец в паковых льдах – верный признак того, что где-то рядом белый медведь; этот зверек – нахлебник хозяина Арктики, сопровождает его везде и всюду, питаясь остатками со стола своего благодетеля и кормильца. Выстрел мог спугнуть медведя – заветную цель трудной и затянувшейся охоты.
Маленький, круглый от меховых одежд, похожий на зверя, эскимос проворно соскочил с нарты и кривоного побежал вперед, что-то высматривая на снегу. Роберт Грей щелкнул предохранителем и последовал за своим егерем. Он заметил тянувшуюся цепь мелких песцовых следов. Эскимос остановился, затем присел на корточки. Роберт Грей приблизился к нему. Он не сразу понял, что широкие и длинные углубления в снегу, которые внимательно рассматривал эскимос, – медвежьи «лапти», а когда осознал это, невольно передернул плечами. Растерянность от испуга длилась, правда, недолго.
– Наконец-то! – обрадованно, возбужденно сказал Роберт Грей. – И след вроде свежий! Значит, совсем рядом?
Эскимос поднялся с корточек. Он был ровнехонько наполовину меньше рослого тяжелоатлета американца.
– Этого медведя бить, однако, нельзя, – уверенно сказал туземец.
– Да почему?!
– Это медведица с детенышем. Закон запрещает убивать медведицу, если она с детенышем. – И эскимос указал рукавицей на частые неглубокие следы, тянувшиеся параллельно медвежьих «лаптей».
– Какой еще закон в этой дыре! – раздраженно бросил Роберт Грей. – И кто узнает, что мы убили медведицу, у которой был медвежонок?
– Однако, надо искать другого зверя, – отрезал эскимос.
– Я буду стрелять, а не ты. Если попадемся, я за все отвечу. Понял? – повысил голос американец.
И этот аргумент не подействовал на егеря. Роберт Грей скинул рукавицы и полез за бумажником. Он передал крупную ассигнацию эскимосу:
– Здесь хватит на ящик виски. На целый ящик виски. И закон был нарушен.
Туземец отвязал от упряжки налагака, громадного широкогрудого пса, помесь гренландской лайки и волкодава, лучшую медвежатницу на побережье моря Бофорта. За ошейник он подвел собаку к медвежьему «лаптю». Пес возбужденно обнюхал след, в желтых глазах его загорелись бешеные огоньки. Эскимос отдал короткую команду и пнул собаку ногой в оленьем торбасе. Налагак живой торпедой рванулся по следу.
Собаки, будто по команде, бросились догонять своего предводителя. Они вырвали плохо укрепленный в снегу остол, державший нарту. Остол отлетел в сторону. Роберт Грей успел броситься на сани, а коротконогому эскимосу нагнать их не удалось. Но недаром за нартой всегда волочится длинная крепкая веревка: упавший на неровностях дороги каюр может ухватиться за нее. И сейчас абориген поймал веревку, энергичными рывками подтянулся к саням и вскарабкался на них.
Ничто не могло остановить почуявших близость крупного зверя псов. Они не слушались ударов хлыста. Если бы на пути собак повстречалась полынья, они бы бросились и в полынью, погубив себя и каюров. Но, слава богу, на пути не было ни разводий, ни трещин.
Только эскимосская нарта, скрепленная крепчайшими моржовыми сухожилиями и ремнями, могла выдержать езду по такой торосистой дороге: все части ее, не соприкасаясь друг с другом, как бы «дышали»; ремни и сухожилия служили своеобразными шарнирами и рессорами.
Погоня длилась недолго. Через четверть часа на ровном ледяном поле показалась медведица. Длинный мех ее был с желтоватым отливом (такой окрас шкура приобретает, если медведь пожирает без меры тюлений жир), и она четко выделялась на сверкающем снегу.
Медведица сидела на задних лапах и усиленно работала передними – отбивалась от наседавшего вожака. Отважный пес крутился вокруг живой добычи, выхватывал клочья длинной шерсти, с необыкновенным проворством увертывался от стремительных ударов тяжелых лап. Вглядевшись, Роберт Грей заметил изрядно подросшего медвежонка, который выглядывал из-под материнского брюха и в точности повторял все движения родительницы: громко шипел, вытягивая губы трубкой, махал передними лапами.
Мчавшихся во весь дух псов необходимо было остановить, иначе их ждала смерть в когтистых лапах медведицы: тяжело груженная нарта лишила бы собак элементарной маневренности. Остола не было; эскимос пробрался к передку нарт, затем, рискуя быть порванным об острые льдины, мешком свалился на постромки между нартой и собаками.
Псы остановились, сбившись в кучу. Туземец, ловко орудуя бритвенно-острым ножом, перерезал постромки. Двенадцать злобных ездовых собак одна за другой помчались к медведице. Роберт Грей и эскимос схватили винчестеры и бросились следом. Еще три дня назад было условлено: егерь стреляет только в крайнем случае, если белому человеку грозит неминуемая гибель.
Собачья свора не успела настигнуть медведицу. Она побежала прочь и уже не отмахивалась от налагака, который неотступно преследовал ее, то и дело выхватывая из зада и ляжек клочья шерсти с мясом. На спине матери сидел, крепко вцепившись в густой мех, медвежонок; округлый зад его подпрыгивал, как мячик.
Роберт Грей выстрелил и раз, и два. Медведица не сбавила бега. Расстояние между собаками и зверями быстро увеличивалось. Медведице удалось оторваться даже от налагака.
– Уйдет!…
– Теперь никуда не уйдет, – убежденно ответил эскимос.
Это он знал точно. Долго бежать с такой скоростью белые медведи не могут.
Звери скрылись за дальними торосами. Через несколько минут в торосы нырнула собачья свора.
Роберт Грей первым подбежал к высокому и плотному, как стена, нагромождению льдин. Из узкого
