прибытия колонн к месту назначения. Кроме того, между ними не было установлено надежной связи. Так как телеграфный парк опоздал, обнаружить друг друга они должны были по звукам стрельбы начавшегося боя.
Предписания Радецкого, не одобрявшего переход, не отличались по этой причине решительностью и определенностью. В предписании Скобелеву от 23 декабря указывалась цель: занять деревню Шипку (а укрепленный лагерь турок был южнее, в Шейново). Указав далее на задание Мирскому, направленному в тыл войскам, занимавшим Шипку, и на движение Карцова, Радецкий продолжал: «Поэтому на первое время, по занятии нами деревни Имитлии, следовало бы там остановиться, устроиться и затем, если представится только благоприятный случай, атаковать Шипку, не ожидая прибытия генерала Карцова. Впрочем, это предоставляется вашему усмотрению, но долгом считаю предупредить, что резервов нет, так что ваше превосходительство должны рассчитывать в своих действиях на собственные силы. Отряд князя Мирского при самом счастливом движении через горы может начать свои действия не ранее 27 числа. Время прибытия генерала Карцова неизвестно. В случае атаки вами деревни Шипка, что будет видно с горы Николая, будет спущена оттуда бригада 14 дивизии».
Как видно, Скобелеву предписывалось стоять в Имитли, и атаковать лишь при благоприятном случае. К нерешительности действий толкало и указание об отсутствии резервов. Не указывалось на необходимость связи с Мирским и одновременность атаки. В предписании от 26 декабря в 9 часов утра говорилось более определенно: «…заняв Имитли 27 утром, идти на дер. Шипка и атаковать неприятеля». Но в 9 часов вечера того же 26 декабря Скобелеву предписывалось: «Рассчитывайте ваше движение так, чтобы князь Мирский прибыл к Шипке раньше вас». Разновременность прибытия колонн и атаки, вызванная этими распоряжениями, повлекла за собой недоразумения, о которых я скажу ниже.
Получив приказ о долгожданном наступлении, Скобелев со всей энергией взялся за подготовку. От его внимания не ускользнули никакие мелочи. Он все продумал и настойчиво добивался экипировки своей колонны всем необходимым в пути и для боя. Помимо содержащихся в ЦГВИА документов, позволяющих проследить движение через Балканы не по дням, а по часам, существует достоверное и подробное описание перехода и дальнейших военных событий самими их участниками. Один из семи ординарцев Скобелева М.Имшенецкий вспоминал, что «…уже за месяц до ее (Плевны. —
— Берегите, господа, лошадей. Приготовляйтесь к большому и трудному походу.
Наконец, он объявил прямо, что мы идем на Шипку. И действительно, 10 декабря (по старому стилю. —
Перед выступлением в поход Скобелев обратился к войскам со следующим приказом: «Нам предстоит трудный подвиг, достойный постоянной и испытанной славы русских знамен. Сегодня начнем переходить через Балканы с артиллерией, без дорог, пробивая себе путь в виду неприятеля через глубокие снеговые сугробы. Нас ожидает в горах турецкая армия; она дерзает преградить нам путь. Не забывайте, братцы, что нам вверена честь отечества… Да не смущает вас ни многочисленность, ни стойкость, ни злоба врагов. Наше дело святое и с нами Бог!» С особым воззванием Скобелев обратился к находившимся в составе отряда болгарским ополченцам: «Вы заслужили любовь и доверие ваших ратных товарищей — русских солдат. Пусть будет так же и в предстоящих боях». Войска встретили призыв Скобелева громовым «ура». «Спасибо, товарищи, я горжусь, что командую вами! — отвечал Скобелев. — Низко кланяюсь вам!» И, сняв шапку, он поклонился своему отряду. Как вспоминают все участники похода, настроение войск было превосходным, все верили в полный успех. Один из мемуаристов выразил общее мнение: «Мы все были твердо убеждены, что со Скобелевым никогда не проиграем дела».
В 18 часов 24 декабря выступил авангард под командованием старого туркестанского сослуживца и начальника Скобелева генерала Н.Г.Столетова с заданием в тот же день занять гору Караджу. На рассвете следующего дня выступили главные силы. Войскам приходилось преодолевать препятствия пути, по которому, как говорили болгары, зимой с трудом пробирались даже охотники. За 25 декабря колонна прошла всего 8 километров из намеченных шестнадцати. На подходе к Шипке войска около 10 верст буквально ползли в глубоком снегу и выбились из сил.
Успеху перехода немало помогла беспечность турок, уверенных в непроходимости Балкан зимой. Но их силы, хотя и небольшие, все же обстреливали колонну. Приходилось выбивать их с вершин и укрытий. В рекогносцировке одной из подобных позиций был тяжело ранен Куропаткин. Выбыл из строя начальник штаба, храбрый и хладнокровный офицер, хорошо дополнявший Скобелева. Новым начальником штаба был назначен подполковник граф Ф.Э.Келлер.
В ночь на 27 декабря авангардом отряда с помощью обходного маневра была занята Имитли, которую, как оказалось, турки покинули без боя. Цель была достигнута с опозданием на сутки. Но главные силы растянувшейся колонны были еще в горах. Колонна же Мирского уже вся спустилась с гор и отбросила турецкий авангард. В 8 часов утра 27 декабря до войск Мирского с запада донеслись звуки стрельбы (как выяснилось позже, это вел перестрелку Столетов). Считая себя обязанным атаковать, Мирский перешел в наступление. В 12.30 его войска заняли первую линию обороны противника. Контратаки турок были отбиты. Но и Мирский не имел сил атаковать дальше, в резерве у него было всего три батальона. Бригада генерала Шнитникова, действующая южнее, в тот же день, 27-го, без боя заняла Казанлык. По-видимому, правильнее было бы использовать этот отряд в составе главных сил, тогда бой 27 декабря мог бы иметь более решительный результат.
Слышу недоумевающие голоса не только дотошного, но и обычного читателя: ведь планировалась одновременная атака двух колонн. Почему же Мирский вел бой один? Почему Скобелев его не поддержал?
Здесь-то и начинается цепь фактов и вопросов, вызвавших на Скобелева многочисленные, заслуженные или незаслуженные, нарекания. В час ночи 27 декабря Скобелев доносил Радецкому: «Быть готовым к атаке завтра в 12.00 со всеми силами оказывается почти невозможным, т. к., по страшной трудности дороги, главные силы до сих пор еще не спустились. Сделаю все от меня зависящее, чтобы атаковать турок завтра к вечеру, но во всяком случае и в котором часу бы то ни было, если увижу атаку левой колонны, поддержу ее, какими бы малыми силами я ни располагал. Считал бы все же предпочтительнее атаковать позже и буду действовать в этом смысле, если обстоятельства не переменятся».
Как видно из этого донесения, Скобелев собирался атаковать даже не всеми силами в случае, если бы было точно установлено, что левая колонна ведет бой. На следующий день, 27-го, Скобелев такие сведения имел. О стрельбе с той стороны, откуда ожидалось наступление Мирского, докладывали частные начальники правой колонны. Видеть мешал туман. В 12.55 и в 14.30 командир бригады болгарского ополчения полковник Вяземский докладывал Скобелеву об атаке левой колонны. Обязанный оказать помощь, но не собравший еще всех своих сил, Скобелев решил предпринять демонстрацию. В 14.00 он построил 9 батальонов и 7 сотен казаков с шестью горными орудиями. С развернутыми знаменами, под звуки оркестра эти силы двинулись на шейновский лагерь и, не переходя в атаку, на расстоянии 2000 шагов стали окапываться. Хотя обстановка требовала немедленно идти на помощь Мирскому, Скобелев в этот день так и не вступил в бой. К Радецкому он в 18.30 послал верхом лихого Дукмасова с докладом, в котором сообщал, что сбор войск еще не закончил, что колонну Мирского не видел, поэтому не атаковал, атакует завтра. Посланного Скобелев просил не задерживать и передать директивы хотя бы устно. Дукмасов благополучно вернулся на следующий день с одобрением предложений Скобелева, когда сражение было уже в разгаре.
Мучительные колебания, ощущение какой-то своей неправоты заставили Скобелева созвать военный совет с участием Столетова и Келлера. Все единодушно высказались за невозможность атаки с имевшимися в готовности двумя полками. Келлер обвинял Скобелева в том, что страх возможных, пусть даже неизбежных упреков он ставит выше интересов дела, и брал ответственность на себя. Всю ночь Скобелев
