была уже уехать за покупками?
– Я сегодня собираюсь заглянуть в несколько галерей, – говорила Кимберли, – но к вечеру освобожусь. Запишите меня на пять тридцать.
В следующее мгновение она появилась в вестибюле. Захлопнула складной мобильный телефон, увидела Эзру и Картера и удивленно переводила взгляд с одного на другого. Она явно пыталась сообразить, что не так в представшем перед ней зрелище. На фоне каштановых волос Кимберли сверкали сережки с бриллиантами.
– У тебя в гостях друг? – спросила она у Эзры с изумлением.
– Я – Кимберли Метцгер, – представилась она Картеру и протянула холеную руку.
– Картер Кокс.
– Вы, случайно, не из бригады реабилитации? – спросила Кимберли негромко.
Как ни ненавидел ее Эзра, он вынужден был восхититься. Она с поистине рекордной скоростью начала рисовать его отрицательный портрет.
– Из суда? – продолжала она, не дав Картеру ответить. – Или от доктора Ньюманн?
– Нет-нет, – покачал головой Картер. – Ничего подобного. Я преподаю в Нью-Йоркском университете. Нам с Эзрой нужно кое-что обсудить. Относительно его… исследований.
Кимберли кивнула и сказала:
– Ах, относительно его исследований. – Она изящным движением убрала мобильный телефон в черную сумочку от Шанель. – Наверняка это будет очень полезно.
Она нажала на кнопку вызова кабины лифта и перестала обращать на Эзру и Картера внимание.
Не говоря ни слова, Эзра провел Картера через несколько огромных, роскошно обставленных и декорированных комнат, По пути на глаза Картеру попался портрет кисти какого-то фламандца, и он готов был поклясться, что этот портрет некогда висел в галерее Рейли. Ему казалось, что он теряет рассудок. А эта женщина… Вряд ли она, такая молодая и красивая, могла быть матерью Эзры. Значит, это его мачеха. Его злая мачеха, судя по их отношению друг к другу.
В столовой было накрыто на две персоны: сложенные льняные салфетки, хрустальные фужеры, сверкающие серебряные приборы. А стол был такой величины, что за ним легко могли бы разместиться двадцать человек. Две тарелки с красиво уложенными ломтиками отварной семги с гарниром из дикого риса и абрикосовым салатом. Они сели рядом: Эзра – во главе стола, Картер – справа от него, лицом к нескольким застекленным дверям, выходившим на широкую веранду, где стояли небольшие деревца и кусты.
Картер был голоден, а еда была не только красиво подана, она была прекрасно приготовлена. От гостя не укрылось, что хозяин ел рассеянно, без аппетита. Пару раз из-за двери кухни выглядывала домоправительница и тут же прикрывала дверь.
Похоже, хотела убедиться, что у Эзры с Картером все в порядке.
После недолгого нейтрального разговора насчет возможности объявленной забастовки водителей общественного транспорта Картер спросил у Эзры, на самом ли деле будущее строительство элитного дома напротив больницы Святого Винсента – проект его отца.
– Все такие проекты его, – ворчливо ответил Эзра.
«Так, – подумал Картер. – Я наступил на еще одну больную мозоль». Теперь он уже не осмеливался спросить, что имела в виду мачеха Эзры, спросив у него, не является ли он представителем бригады реабилитации. Кто он был вообще, этот парень? Преступник?
– Когда же вы расскажете мне, почему позвонили? – спросил Эзра, не в силах более сдерживаться. – Это ваша собственная идея или кто-то вас надоумил? Ваш итальянский друг, к примеру?
Эти вопросы произвели на Картера сильное впечатление. Парень, конечно, был странноватый, но интуиция помогала ему почти всегда попадать в точку.
– Да. Я позвонил вам после разговора с Руссо. Я навещал его в больнице сегодня утром.
– Что он сказал?
Картеру не хотелось даже думать об этом. Но когда он, навещая Руссо, упомянул о том, что познакомился с человеком, который, как и Джо, верил в то, что окаменелость ожила, Руссо схватил маркер и написал на дощечке: «Поговори с ним!»
– Он хотел, чтобы я поговорил с вами и узнал, что вам известно.
– И все? – спросил Эзра.
– Сам он пока говорить не может. Легкие и голосовые связки у него пострадали при пожаре. Он способен произнести только несколько слов.
– Как только ему станет лучше, я бы очень хотел сам с ним поговорить. Вы дадите мне знать, когда это будет возможно?
Картер кивнул, хотя ему до сих пор казалось, что Эзра – последний человек, который узнает от него об этом.
– В один прекрасный день мне понадобится посидеть с ним и обсудить некоторые мои теории.
– Теории? Какого рода?
Эзра некоторое время молча гонял вилкой по тарелке зернышки риса. Видимо, соображал, как лучше подойти к тому, о чем он собирался сказать.
– Сознание вашего друга приоткрылось в результате ужасных обстоятельств. Но насчет вашего сознания и восприятия мне пока трудно судить. Вы – ученый, – проговорил Эзра, по-прежнему не отрывая взгляд от тарелки. – А по моему опыту обычно это означает, что сознание у человека закрытое.
Картер возразил:
– А по моему опыту это как раз наоборот. Ученые, позвольте заметить, это люди, отличающиеся самой большой широтой взглядов, самые любознательные люди на свете.
– Это так только до той поры, пока возникающие перед ними вопросы приводят их к тем ответам, которые они ожидали получить, – отозвался Эзра. – Только до той поры, пока они находят то, что ищут, в тех местах, где ожидали найти.
Не желая полностью переходить в оборонительную позицию, Картер задумался над репликой Эзры… и неожиданно увидел в ней зерно истины. Разве его находки в «Костяной шахте» не отвергались поначалу большинством его вышестоящих коллег? Разве он и другие палеонтологи не наталкивались на упорное сопротивление гипотезе о том, что современные птицы – прямые потомки динозавров? Разве теория геохронологии, под которой он готов был подписаться, не пробивала себе до сих пор дорогу к всеобщему признанию?
– Хорошо, – покладисто произнес Картер, – я знаю, к чему вы клоните. Готов признать: я и сам порой ощущал в себе сопротивление новым идеям.
Эзра равнодушно фыркнул.
– Но любой хороший ученый, – продолжал Картер, – будь то астроном или палеонтолог, на самом деле хочет докопаться до истины. Он хочет узнать, о чем говорят собранные эмпирическим путем данные. Он не заинтересован в том, чтобы подгонять отдельные случаи под ту или иную теорию – до тех пор, пока он не увидит закономерность или идею, придающую смысл всему в целом.
– Но это предполагает, что он знает, куда смотреть. Знает, какие данные собирать и как их связывать между собой.
– Да, конечно, – сказал Картер, гадая, как может быть иначе. – Тот ученый, который не знает, какой материал имеет отношение к его работе, никогда ни к чему не придет.
– Полагаю, что вы, например, считаете, что вам это известно? Вы верите, что знали обо всем, что может иметь отношение к вашей работе с той окаменелостью?
Опять окаменелость.
– Да. Думаю, я знал обо всем.
– А знали ли вы о том, что в ту самую минуту, как в вашей лаборатории прогремел взрыв, зазвонили колокола во всех церквях города?
Картер вспомнил, что слышал об этом по радио, когда они с Бет ехали в машине Бена и Эбби, возвращаясь из загородной поездки.
– Да. Это было что-то вроде хеллоуинской шутки.
– Шутка это была или нет, с этим еще предстоит разобраться.
