как он закрыл за собой дверь. Я его остановила, чтобы спросить, почему сработала сигнализация. Я взяла его под руку – как сейчас вас. – Она опустила глаза и уставилась на локоть Картера. – И я… я не знаю, к чему я прикоснулась.
Картер не знал, что сказать. Что он мог сказать такое, во что бы она поверила?
– Он был в темных очках, – добавила доктор Баптисте. – Так что его глаз я толком не разглядела. Но теперь я этому рада.
– Правильно, – кивнул Картер.
– А потом палата взорвалась, – продолжала доктор Баптисте. – Меня пронесло через половину коридора. Внутри все горело, – сказала она и печально покачала головой. – Все. А тот мужчина в темных очках ушел.
«Конечно ушел, – подумал Картер. – Он всегда будет исчезать. Он будет сеять смерть и разрушение и исчезать. Вот только какой ему прок от того, что он убил Руссо?»
Но в рассказе доктора Баптисте было кое-что, что засело у Картера в мозгу. Она сказала, что мужчина закрыл за собой дверь. Картер осторожно высвободил руку и сказал:
– Я должен кое-что сделать.
– Я же вам сказала, – печально произнесла доктор Баптисте. – Вы уже ничего не сможете сделать. Он мертв. Ваш друг мертв.
– Я знаю, – ответил Картер. – У вас, случайно, нет с собой хирургических перчаток?
– Что?
– Хирургических перчаток у вас, случайно, нет?
Она сунула руку в карман грязного халата и вытащила пару резиновых перчаток. Картер быстро натянул их и вышел в коридор, оставив озадаченную Баптисте в пустой палате.
Он прошел по коридору к сестринскому посту. Он верно запомнил. Именно там лежала у стены дверь, дверь от больничной палаты. Она обуглилась и растрескалась, но металлический номер на ней сохранился, как и дверная ручка. Это была дверь от палаты Руссо.
Картер наступил на потрескавшуюся дверь и хорошенько нажал на нее. Обгоревшее дерево треснуло еще сильнее, и с одной стороны ручка освободилась. Картер ударил ботинком с другой стороны, наклонился и взял ручку. Проходивший мимо полицейский подозрительно взглянул на него.
– Пожарное расследование, – сказал Картер, осторожно держа ручку затянутой в резиновую перчатку рукой.
На стойке сестринского поста он обнаружил плотный коричневый конверт, в котором лежали истории болезни пациентов. Картер вытряхнул содержимое конверта на стойку, положил дверную ручку в конверт и убрал его во внутренний карман куртки. Заглянув в палату Руссо, он увидел, что рядом с останками его друга лежит черный пластиковый мешок. Несколько медиков наклонились, чтобы поднять мертвое тело. Как ни жутко было Картеру смотреть на это, он должен был попрощаться с другом.
– Эй, приятель, сюда нельзя, – сказал один из медработников, а второй, быть может поняв чувства Картера, проговорил:
– Можем дать вам секунду.
И тактично отошел в сторону.
Картер подошел к обугленным останкам, в которых с трудом угадывалось тело человека. Вот и все, что осталось от его друга. Руссо был таким здоровяком, таким жизнелюбом. И вот теперь Картер видел перед собой кучу сожженных дочерна костей и кожи. Труп Руссо лежал в такой позе, что Картер невольно вспомнил о тех несчастных, чьи тела были погребены под вулканическим пеплом в Помпеях и Геркулануме. Голова, вернее, то, что от нее осталось, была повернута вбок. И Картер решил, что должен прикоснуться к голове Руссо, попрощаться с другом. Он опустился на колени и прижал ладонь к впалой обугленной щеке. Он провел пальцами по ней. Ему показалось, что он прикасается к теплой смоле.
– Прощай, Джо. Прости меня. Мне так жаль… – И вдруг его губы словно бы сами произнесли: – Господь с тобой.
Картер, убежденный атеист, не думал, что хоть раз в жизни произнесет эти слова. Но теперь, когда он столкнулся с этим кошмаром и понял, что грядут новые, еще более ужасающие бедствия, эти слова слетели с его губ так же легко и естественно, как вытекает вода из родника… или кровь из раны.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Прошло несколько часов. Эзра вновь и вновь обращался то к одному, то к другому фрагменту свитка, объяснял текст, рассказывал об истории возникновения этой рукописи, выстраивал концепцию. В тускло освещенной душной комнате Картеру чем дальше, тем труднее было слушать, сосредоточиваться и понимать Эзру.
– Вот видите, – проговорил Эзра, перейдя к очередному обрывку свитка, прикрепленному кнопками к стене, – тут говорится о том, что Стражей было несколько сотен и что Бог повелел им наблюдать за человечеством. – Эзра сдавленно рассмеялся и покачал головой. – Выходит, они наблюдали слишком хорошо.
– То есть? – спросил Картер, хлебнув остывшего кофе.
– Они наблюдали за женщинами, и у них появились нехорошие мысли.
– Кстати, насчет нехороших мыслей: нельзя ли хотя бы приоткрыть окно? Тут дышать почти нечем.
– Я не могу рисковать. Свиток и так уже поврежден, – раздраженно отозвался Эзра. – Я же вам говорил: мне осталось перевести всего несколько фрагментов и тогда я смогу наконец собрать текст целиком.
– Ладно, продолжайте, – сдался Картер.
– Они ощутили похоть.
– Значит, эти ангелы могли испытывать чувства?
– А я ни разу не сказал о том, что это не было им дано. Я только говорил, что у них не было души.
– Но зачем ангелам душа? Разве они не выше этого понятия?
– Тонко подмечено. Но если мы почитаем вот этот фрагмент, – Эзра указал на один из обрывков желтого пергамента, – то увидим, что у ангелов возникло такое желание. Они увидели, что люди, наделенные душой, занимают особое место в очах Бога, и ангелам тоже этого захотелось.
– А они не могли просто попросить Бога, чтобы он наделил их душой?
– Этот фрагмент слишком сильно выцвел, его трудно прочесть, – ответил Эзра, показывая на маленький клочок пергамента, прикрепленный к стене между двумя большими фрагментами, – но возможно, так оно и было. Но Бог им отказал. А может быть, они были слишком горды, чтобы просить об этом. Этого мы никогда не узнаем.
Картер поставил кружку с кофе на пол, поднял руки и потянулся. Посмотрел на часы: час ночи. Бет наверняка крепко спала в квартире Бена и Эбби. Он позвонил ей и заставил пообещать, что домой она сегодня не поедет; к его большому удивлению, она очень легко согласилась.
– Но что бы ни произошло, – продолжал Эзра, – Стражи остались недовольны и именно тогда они решили взять дело в свои руки. Они решили вступить в соитие с земными женщинами, которые всегда им нравились, и произвести на свет потомство, которое можно, если хотите, назвать идеальным гибридом.
– Ангелы, наделенные душой.
– Вот именно. И это стало дерзким вызовом всему небесному порядку. И тогда началась война в Небесах. Остальное вы знаете. Небесное воинство с архангелом Михаилом во главе победило мятежных ангелов, и они были низвергнуты с Небес.
– А как же насчет Люцифера и греха гордыни? И всякого такого?
– Это все поздние искажения, выдуманные истории, – махнув рукой, ответил Эзра. – Но есть одно, в чем Ветхий Завет, по всей видимости, прав. Потоп.
– Сорок дней и сорок ночей?
– Нет, в свитке я не нашел ничего такого, что говорило бы о настоящем наводнении, – сказал Эзра с уверенностью ученого, перелопатившего гору информации. – Ни ковчега, ни Ноя,[52] ничего такого. Но есть кое-что, это трудно перевести буквально, об огромных переменах, о чем-то вроде ливня, который все вымыл начисто. После поражения мятежных ангелов, после того как они были погребены в недрах Земли, – сказал Эзра, указывая на нижние строчки еще одного фрагмента ветхого свитка, – вот здесь написано: «И нечестивые и люди стали, как лев и шакал, смертными
