последнее время я только и думала, что о сексе, видно, эстрогены в крови давали о себе знать.
Так я официально переехала в Рябиновую усадьбу, со сменой адреса и отказом от старого номера телефона. Дело было холодным пасмурным будним днем, я хотела, чтобы Бенни внес меня в дом на руках, но Бенни только застонал и поставил меня перед выбором: либо он вносит в дом мои коробки с книгами, либо меня. И то и другое его спине не потянуть. Но он предложил взять меня за руку, если я сделаю милость и сама перешагну через порог.
Первое время мы много смеялись. Это было просто неописуемо — вместе обустраивать наше общее жилище. Я красила стены, клеила обои, Бенни столярничал. Я, конечно, видела, с каким трудом он удерживается от комментариев относительно моих цветовых решений — безумные джунгли Аниты превратились в «белый антик», а воланы и рюши с кухонных занавесок пошли на тряпки, — и, в свою очередь, приняла пару его предложений, от которых мне по полу хотелось кататься от смеха. Но в общем и целом, пожалуй, можно сказать, что все это время мы были бесконечно счастливы. Уж куда счастливее, чем мне приходилось бывать с Эрьяном, хотя у нас в жизни не было никаких разногласий в вопросах вкуса.
И каждую ночь я засыпала в этой проклятой двуспальной постели бок о бок с Бенни, чувствуя, как его рука покоится на моем животе.
А еще я много фотографировала своей маленькой цифровой камерой. По вечерам я загружала фотографии в ноутбук, писала тексты и верстала из всего этого домашнюю газету под названием «Рябиновый листок». По пятницам, знаменующимися нашими традиционными семейными вечерами, я ее распечатывала и вручала Бенни. Мои старания произвели на него такое впечатление, что он вытащил старую ободранную папку с надписью «Бюллетень Союза работников сельского хозяйства за 1956–1960 гг.», вытряхнул из нее пачку пожелтевшей бумаги и начал складывать туда все номера «Рябинового листка». А я дала себе слово, что отныне буду тщательно документировать все события нашей совместной жизни.
Ха!
16. Бенни
Первые недели после переезда Дезире все было просто чудесно. Как-то раз субботним утром она даже согласилась пойти со мной в коровник. Я вручил ей свой старый рабочий комбинезон, она повязала платок на голову — и до чего же это вышло мило и трогательно! Я так носился с ней, что чуть не навернулся, очень уж мне хотелось, чтобы ей все понравилось. Анита бы небось сразу потянулась за разделочным ножом, если б видела, какие я тут выделываю коленца, с ней-то я особо не церемонился.
Поначалу Дезире боялась входить в стойла.
— Черт, Бенни, какие же они
— Это же не пантеры, Дезире, — терпеливо ответил я. — Они любят людей! Люди их кормят и доят! Они и прыгать-то не умеют! К тому же они на привязи.
— Ну значит, попятятся и раздавят! — убежденно возразила она. — Возьмут и размажут по этому хлипкому забору.
— Это называется перегородка. И с какой стати им тебя давить?
— А ты представь — приходит человек в стойло, дай-ка, думает, почищу, а они — бум копытом! И ты валяешься без чувств.
— Ты их с лошадьми путаешь, Дезире! Это лошади лягаются. Коровы в худшем случае могут задней ногой мотнуть. Правда, это тоже довольно больно.
— Не доверяю я им, особенно вот этой! — заявила она, уставившись на бедную Линду, номер 415, хотя ленивее коровы еще свет не видывал. Молока дает мало, а жрет за двоих — все подметет своим длинным языком. Жирная, бурая шкура так и лоснится, увидишь сзади — прямо шкаф из красного дерева. По весне на выпас не выгонишь — приходится стегать хворостиной, чтобы оторвалась от кормушки и пошла пастись на воле. Так что напугать Дезире она могла только размером.
— Если кого и стоит опасаться, так разве что вот эту телку, — сказал я. — Она у меня чертовка с норовом, а тут еще и вымя побаливает, когда срет, — она только-только отелилась. Вот к ней заходить не стоит, я на нее антибрык поставил.
Дезире задумчиво посмотрела на меня.
— А на меня ты тоже антибрык поставишь, если я начну лягаться после отела? — спросила она. — Или если станет больно срать?
Мы обменялись счастливыми взглядами. До родов оставалось всего пять месяцев, но нам это время казалось вечностью.
В конце концов я вручил ей веник и велел вычистить кормушку. Тут уж напортачить невозможно — всего делов-то: вымести остатки сена, чтобы подкинуть новую охапку. А сам пошел за свежим тюком. Когда я вернулся, она «подмела» половину кормушки. Кормушка сияла чистотой, как пол в ее стерильной кухне, и где она только щетку раздобыла? Я улыбнулся про себя и показал ей, как кормить телят из ведра. Это не так-то просто — врожденный рефлекс заставляет их тыкаться носом в материнское вымя, и они вечно опрокидывают ведро или залезают в него башкой, да так, что не снимешь! Я слышал, как Дезире чертыхается и выговаривает телятам:
— Ах ты, глупая скотина! Да
В дом она вошла раскрасневшаяся, потная, с ног до головы забрызганная молоком. Мы с ней залезли в душевую кабину, и она предложила намылить мне спину. После чего, естественно, бесстыдно меня использовала.
Но когда мы оказались в кухне, дело снова застопорилось.
— Я так устала! — выдохнула она и рухнула на диван с газетой. — Нет сил ничего готовить!
— Ты что, разве не хочешь есть? — спросил я, втягивая живот, чтобы унять урчание в желудке, — я был голоден, как волк.
— Нет. Ну разве что немного кефира…
— Но… — заикнулся было я.
Кефир! И это после того, как мы полдня вкалывали в коровнике!
Я вытащил пару сарделек из морозилки и закинул их в микроволновку. Прямо как раньше.
Будем надеяться, что, когда родится ребенок, все переменится. Не может же он жить на одном кефире, как некоторые.
17. Дезире
В субботу вечером мы были приглашены к Бенгту-Йорану и Вайолет отмечать «новоселье». Естественно, я оценила тонкий намек — раз я сюда переехала, значит, и устраивать новоселье следовало мне. Никуда не денешься, пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, раз уж этой парочке предстояло стать моими ближайшими соседями на протяжении необозримого будущего.
Я купила в городе букет гвоздик — сама я их терпеть не могу, но они-то об этом не знают. С моей стороны это была акция немого протеста, понятная одной мне. Вайолет пришла в такой восторг от этих чахлых стебельков, словно ей подарили цветы из райского сада. По всей видимости, не одна я решила сделать над собой усилие в этот вечер.
На мой взгляд, я была одета простенько, но мило: брюки и красивый кашемировый свитер. Я даже причесалась по случаю. Но когда мы собрались выходить, Бенни как-то забеспокоился.
— Ты что, переодеваться не будешь? — промямлил он.
Переодеваться? Это еще с какой стати, мы же не на вручение Нобелевской премии идем!
Только увидев Вайолет, выряженную в платье с серебряной вышивкой и в туфлях на высоких
