наставления. Наверное, решила, что я тоже собралась в «Ротонду», а там она себя чувствовала как рыба в воде. К тому же Вайолет знала, что я там никогда не была.
— Значит, так: ты это, смотришь на них и улыбаешься, а потом глаза отводишь — и снова на них! — поучала она меня. — И главное, не стой столбом. Пальцами там пощелкай, подвигайся под музыку — дай им понять, что хочешь танцевать! Можешь и сама для начала кого-нибудь пригласить, чтобы тебя заценили на танцполе. Ну вот, готово! Гляди-ка, а ты у нас, оказывается, ничего!
Бенни только глаза выпучил, когда я пришла домой накрашенная, а потом еще и вырядилась в единственное платье с декольте, которое у меня было. Нильса я покормила, и он уснул. Я знала, что где-то через полчаса он проснется и поднимет ор до небес, так что по-быстрому накинула пальто, кинула Бенни: «Пока!» — и рванула со двора на своем «вольво».
— Ты куда? — прокричал он мне вслед, но я только небрежно махнула рукой. Я даже ногти накрасила, хотя не помню уж, когда последний раз пользовалась лаком.
Естественно, я поехала прямиком к Мэрте. Она чуть со смеха не умерла, когда увидела мой новый макияж, но я не поддалась на ее уговоры смыть косметику, так что ей пришлось подложить полотенце мне под голову, чтобы я могла откинуться на спинку дивана. Она угостила меня успокаивающим мятным чаем, и мы немного поболтали о том о сем.
— Ох, вот бы Бенни порадовался, если б узнал, что я не спала, дожидаясь, пока он придет домой! — рассказывала я. — Так и представляла себе, как он утыкается носом в шею партнерши и выпячивает таз, он любит это делать во время танцев, так что хочешь не хочешь на него натыкаешься. Меня это, бывало, здорово заводило, когда мы иногда танцевали в гостях, — а уж что с ним творилось! Значит, и на дамочек из «Ротонды» это должно было действовать. Вайолет говорит, что в свое время он был ухажером хоть куда!
— Ну, на мнение Вайолет я бы в этом деле не очень полагалась, — ответила Мэрта и прыснула. — Она и Бенгта-Йорана считает героем-любовником! Beauty is in the eye of the beholder![9]
— Слава Богу, я еще удержалась от того, чтобы встретить его со скалкой в руках, когда он завалился домой в полтретьего! — зевнула я. — Притворилась, что сплю, как бревно!
На этих словах я отключилась на Мэртином диване, во всей своей красе.
Проснулась я через пять часов от боли в налитой молоком груди. Было два часа ночи, и Мэрта спала с открытым ртом в кресле возле дивана. Экран телевизора показывал заставку.
Я зашла в ванную, сцедила молоко, чтобы можно было хоть как-то двигаться. Затем выскочила к машине и рванула домой. Господи, Нильс там, наверное, уже концы отдает, да и Бенни тоже!
Да уж. Как только я подъехала к дому, в коридоре зажегся свет. — видимо, Бенни увидел огни фар. Он стоял в дверях с орущим Нильсом на руках, и глаза его были чернее черного.
— Я смотрю, кто-то основательно потерся о твою боевую раскраску! — Это было первое, что выпалил он, стоило мне войти в дом. — Ну и как, тебе понравилось?
Я посмотрела на себя в зеркало. Тушь размазалась по щекам, и местами из-под нее проглядывали пятна румян. Тени каким-то образом вообще переместились на лоб.
Не говоря ни слова, я забрала у него Нильса и прижала его к груди. Он захлебывался слезами, икал и не хотел брать грудь, я, как могла, старалась его утешить, шептала всякие ласковые слова и даже пыталась напевать, пока Бенни стоял рядом и меня допрашивал:
— И где же, спрашивается, ты шлялась? И с кем? Весело было? Очень? Значит, ради такого случая и боевая раскраска пошла в дело? С чего бы это?
Тут я не выдержала и прошипела, чтобы он заткнулся:
— А я тебя о чем-нибудь спрашивала, когда ты вчера заявился домой? Так что иди себе и ложись, тебе рано вставать, мне-то сегодня уже все равно не поспать!
Я чуть было не сказала «
Он стоял, опустив руки, и на его сердитом лице были написаны все невысказанные вопросы, но я просто повернулась и ушла, а потом легла с Нильсом в комнате Арвида.
Почему-то мне казалось, что с танцульками у нас теперь надолго покончено.
34. Бенни
И вот наступила весна, а за ней лето третьего года нашей совместной жизни. Креветка по большей части сидела дома, да у нас и денег-то не было куда-нибудь ездить без крайней необходимости. У Нильса наконец прошли колики, и он стал самым что ни на есть жизнерадостным младенцем, так что она довольно часто помогала мне по коровнику. Сажала его в кормовую корзину, ставила ее в пустой бокс для телят, и так он там и сидел, гугукал и сосал свои крошечные кулачки, пока она доила коров.
Арвид тоже вроде успокоился, а то он с самого рождения Нильса ревновал, как страстный испанец. Всю зиму мы только и делали, что следили за тем, чтобы не допустить его до детской колыбельки, он так и норовил подобраться к ней с каким-нибудь острым предметом с явным намерением испытать его на младшем братце. Дезире уже привыкла поднимать Нильса на высоту вытянутых рук, когда Арвид подкрадывался с притворной улыбкой, пряча руки за спиной. Стоило на секунду оставить их одних, как тут же из комнаты Нильса доносился пронзительный крик, а вбегая туда, мы обнаруживали разочарованного Арвида с подрагивающей нижней губой. «Тють-тють усипнуть?..» — тоскливо говорил он.
Я почти понимал его. В моей груди тоже шевелились самые примитивные чувства, когда маленький крикун забирал все внимание Дезире. Иногда мы с Арвидом понуро брели на кухню, ища утешение в бутербродах, словно два отверженных любовника, когда она даже головы не могла поднять в то время, как мы стояли в дверях, изо всех сил пытаясь ее рассмешить.
Но с приходом весны Арвид стал ходить за мной по пятам, ему было почти два года, и мужичок из него вышел осторожный. Креветка все время волновалась, что он попадет под какой-нибудь сельскохозяйственный агрегат. Я предложил привязать его на веревочку во дворе, но она на меня бросила такой взгляд, что пришлось построить для него нечто навроде загона с небольшой песочницей. Все было переносное, так что днем он сидел себе тихонечко неподалеку от меня и занимался своими делами, пока я копался с оборудованием, а она доила. С этим загоном я даже мог брать его с собой, когда шел строить ограду. Первыми его словами, которые мне удалось различить, были «остоложно, пловод!», мы все время боялись, что он наступит на электропроводку.
Когда началась весенняя страда, нашей семейной идиллии, конечно, наступил конец. Целыми днями практически не вылезаешь из трактора, приходишь домой поздно вечером и ног под собой не чуешь. Да и Креветка тоже выматывалась дай Боже — еще бы, двое маленьких детей, да еще дойка. К тому же, когда мы стали выгонять коров на пастбище, телята поначалу все время отбивались от стада, особенно по ночам. Мычат, собьются вокруг дома — приходилось будить Креветку, чтобы вернуть их в загоны. Она вставала, полуслепая от усталости, опухшая от сна, со следами подушки на щеке… Помню, как-то раз она сказала: «Такое ощущение, что я замужем за рабом на галерах и сама прикована цепью к веслу…»
Выдавались, правда, и хорошие дни, когда мы с ней гуляли в сумерках, придумывали, как бы усовершенствовать хозяйство и облегчить работу, чтобы завести человеческий график. Какое-то время Дезире даже с энтузиазмом новичка взялась было читать вторую часть «Сельской жизни» и мечтала, как однажды мы установим у себя доильного робота «Лелю» или начнем доить при помощи доильной карусели три раза в день. Когда я объяснял ей, сколько стоят такие новшества, она тут же затихала, но вскоре снова оживлялась, предлагая устроить сафари на дикой природе для руководителей-трудоголиков, ищущих разрядки. А когда она вычитала, сколько платят за килограмм металлолома, то окинула восхищенным взглядом двор: «Господи, Бенни, да у нас же тут золотая жила!..»
И каждый раз мне приходилось возвращать ее с небес на землю. Кто будет открывать заповедник? Она, в перерывах между кормлениями? Какой приемщик вторсырья попрется сюда за этими жалкими остатками лома? А пока цены на молоко нестабильны и только падают, новые инвестиции мы себе вряд ли сможем позволить… В конце концов она сдалась и больше ничего не предлагала. Правда, и вторую часть
