«Сельской жизни» читать перестала. Я так и не знаю, правильно ли я поступил и не стоило ли мне позволить ей парить в облаках, — может, тогда она бы по-настоящему втянулась в хозяйство? Я заметил, что со временем хозяйственные дела превратились для нее в тяжкое бремя. Она перестала говорить о доильных роботах и лишь выращивала зелень, пока пацаны возились рядом на одеяле. Иногда она водила их на пляж. Мне-то самому все недосуг было, как хорошая погода — то сенокос, то скирдование…
Правда, однажды мы съездили на озеро и искупались под проливным дождем — она настояла. Да и по хозяйству в такой ливень я все равно ничего сделать не мог. Мать бы, конечно, не одобрила, а мне даже понравилось. Она читала стихи про дождь, в воздухе ни ветерка, и только капли дождя барабанят по глади воды. Пацаны соорудили шалаш из полиэтилена, который она прихватила с собой, и смотрели по сторонам круглыми глазами.
Этим, пожалуй, мне больше всего и запомнилось то лето. Хотя если спросить Дезире, она наверняка вспомнила бы про то, как мы ездили на сельскохозяйственную ярмарку, и гуляли там весь день, и даже приобрели новые ручки для электроизгороди. Дезире тайком купила мне в подарок видеофильм про гигантские тракторы домашней сборки в 400 лошадиных сил с восьмицилиндровыми двигателями, ревущими под аккомпанемент индустриальной музыки. У них были названия вроде «Big Dave» или «Giant Swede»,[10] и она только усмехнулась, когда я бросился к телевизору, не успев войти в дом. «Ну вот, и никакой порнухи не надо! Если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы с потенцией, просто поставим „Шведа-здоровяка“!» — прыснула она.
В общем и целом лето выдалось утомительное, но спокойное. Мы были здоровы, у Нильса наступил период затишья, безо всяких там колик и воспалений, и он крепко спал по ночам, Дезире не нужно было ездить на работу, а на дворе стояло лето. За все это время припоминаю лишь один раз, когда она по- настоящему рассердилась. Два конезаводчика, приехавшие за сеном, вкатили к нам во двор на своем темно-синем «БМВ», как раз когда она выходила из коровника.
Посмотрев сквозь нее, они спросили:
— Что, никого нет дома?
— Как это, я дома, — удивленно ответила она.
— Ну да-а, ну а кто-нибудь из хозяев?
— Я и есть одна из хозяев.
— Ну да-а, ну а кто-нибудь, кто тут работает?
Тут она начала заводиться:
— Я тут работаю! Я только что после дойки!
— Ну да-а, ну а… кто-нибудь
Пусть еще спасибо скажут, что живы остались. У нее ведь, между прочим, были вилы в руках.
35. Дезире
Временами мне казалось, что я с ума сойду, если мне не удастся хотя бы пару часов — всего пару часов — побыть одной!
Местные бабы уверяли, что, рожая двоих подряд, экономишь кучу времени и сил: дети могут вместе играть, придумывать общие развлечения, — конечно, первое время придется нелегко, зато отстрелялся сразу, и все. Многие из них заранее знали, что будет трудно, и все же добровольно на это пошли, хотя, если б
Хорошо, что не знала!
Да хотя бы куда-то с ними пойти. Ходить самостоятельно они долго не могли, так что Нильса приходилось усаживать в старую прогулочную коляску, а Арвида — на подножку для второго ребенка. Думаю, проще было управлять четверкой необъезженных лошадей, чем такой коляской. Арвид вертелся и раскачивался, то и дело норовя украдкой ущипнуть Нильса. Нильс все время пытался сесть, выскальзывая из спального мешка. А какое невероятное количество памперсов прошло через наш дом! К концу лета Арвид уже почти перестал пользоваться памперсами, но время от времени у него еще случались рецидивы. Однажды я нарядила его в новехонький комбинезончик, а он забылся, и произошла маленькая неприятность. Когда я это обнаружила, он немного смутился, но имел нахальство утверждать, что это Нильс наделал в его штаны!
Больше всего угнетало то, что невозможно было расслабиться. Приходилось каждую минуту за ними следить. Если они затихали, это значило лишь то, что они что-то затевают. Мне даже приходилось брать их с собой в туалет, если они не спали, пока кровожадные настроения Арвида не поутихли.
Зато Бенни на этот счет особо не напрягался. Как-то раз я пошла в коровник за молоком, а когда вернулась на кухню, он сидел, с головой погрузившись в газету, пока Арвид елозил животом по столу и ел сахарный песок из сахарницы столовой ложкой. Нильс же тем временем лежал под столом и мирно грыз электрический провод своими острыми, как шило, молочными зубками, которыми недавно обзавелся… Когда я стала его отчитывать, Бенни только ухмыльнулся, посоветовав мне расслабиться, и завел очередную историю про соседского фермера, который поехал кататься на велосипеде с одним из своих многочисленных чад в детском сиденье, пристегнутом к корзине для продуктов. Когда какой-то знакомый спросил его, сколько лет ребенку, он задумчиво посмотрел на мальчонку и ответил: «Да вроде три?» Не может быть, удивился знакомый, ему же явно меньше! Фермер снова взглянул на ребенка и сказал: «Неужто это я прошлогоднего прихватил?!» Бенни раскатисто захохотал над собственной шуткой, хотя мне она показалась слишком похожей на правду, чтобы быть смешной.
Я всегда очень неохотно оставляла с ним надолго детей. Однажды я пришла домой, а он сидит и треплется себе по телефону — корм он там заказывал, что ли. А за его спиной Нильс внезапно научился новой штуке — карабкаться по крутой лестнице. Он уже добрался до двенадцатой ступеньки и теперь стоял и пошатывался взад-вперед. Я с криком бросилась к лестнице и еле-еле успела его подхватить, когда он вдруг покачнулся и полетел вниз.
— Тихо вы, я же по телефону говорю! — возмутился Бенни, даже не обернувшись.
Когда я высказала ему все, что думаю, ему хватило наглости заявить, что я просто привыкла все контролировать и никак не научусь полагаться на него.
— Ну конечно, для этого нам нужен по крайней мере десяток детей! — фыркнула я.
— Почему это?
— Если полагаться на тебя, то следует заранее учесть возможные потери.
— Ерунда! — пробурчал Бенни. — Ничего же не случилось!
А когда я в середине осени отдавала детей в садик, то поняла еще одно: если они придут туда чумазыми или в перепачканной одежде, краснеть за них все равно придется мне, пусть даже отводил их Бенни. Иногда подобное случалось, а он за такими вещами не особенно следил, и я сквозь землю была готова провалиться, узнав, что он отвез их в садик в той же одежде, в которой они ползали по коровнику… Когда мы заходили в магазин и кто-то из них начинал верещать, то все косились на меня, а не на Бенни. По всем статьям отвечать за них приходилось мне, и точка.
Со стороны, конечно, все это звучит, как сплошное нытье — дети и правда вытягивали из меня все соки, — но в глубине души я каждую минуту отдавала себе отчет в том, что именно они придают смысл моей жизни, не подумайте чего. А сколько с ними приходилось смеяться! Я была матерью-тигрицей: если б кто- нибудь посмел обидеть моих детей, я бы не задумываясь впилась обидчику в горло и не выпустила бы до последнего.
В середине ноября настала пора снова выходить на работу. Я закинула детей в садик, а сама поехала в город в непривычно пустой машине. Только сейчас я оценила, какая это роскошь — спокойно ходить по коридору, не крутя головой во все стороны, как сова. Посидеть с газетой во время обеденного перерыва… Ходить в туалет одной… Обедать с коллегами за мирной беседой, когда тебе никто не мешает…
Короче говоря, нет ничего труднее, чем воспитывать маленьких детей. Ну разве что управлять воздушным движением большого аэропорта. В условиях тумана в час пик, когда воздушное пространство забито аэробусами со встречными маршрутами. Но даже авиадиспетчер рано или поздно идет домой и отдыхает.
